Наташа Труш - Куда он денется с подводной лодки

– Мне трудно что-то говорить тебе, что-то советовать, – Ингмар засобирался, достал бумажник и положил деньги под чашку с кофе, к которому он так и не притронулся. – Наверно, должно пройти время, чтобы я понял тебя. У тебя хоть любовь?

Инга замялась. До этого соврала, а тут как-то не получилось. Она неловко пожала плечами.

– Понятно. Ладно, удивившая меня сестрица, – Ингмар Валевский поднялся тяжело. – Тебе решать. Но с сыном будут проблемы, имей в виду. Не поймет он тебя. Прощай.

Никогда еще он так не расставался с Ингой. «Прощай», и все.

Инга смотрела, как он выходит из кафе, как провожают его внимательными взглядами женщины – красивый все-таки у нее брат! Видела, как он переходит улицу наискосок, к угловому дому, где, забравшись передними колесами на тротуар, поджидает его черный мощный джип.

Машина завелась почти беззвучно, моргнула фарами, мягко сползла назад с тротуара, и выкатилась на дорогу. Через секунду джип смешался с другими машинами в потоке, и Инга совсем потеряла его из виду.

Инга думала, правильно ли она поступила. Нет, если бы Стас просто загулял, как миллионы других кобелей, она бы честно сказала брату. Ну, как-то бы предотвратила расправу. Да и не стал бы Валевский трогать Воронина. Ну, разве что чемоданы помог бы «собрать» поскорее. Если бы Стас изменил Инге традиционно. Не он первый, не он и последний.

Но как было объяснить то, что Инга застукала мужа в постели с… мужиком?!! А как все это Денису объяснить? Нет, уж пусть лучше она будет виновата. Потом рассосется, тогда может и скажет брату правду. А вот с Денисом… Тут Ингмар прав на все сто: с Денисом объясняться придется не просто. Он еще и очную ставку им с Ворониным захочет устроить наверняка. Еще тот правдоискатель. Впрочем, все они в роду правдоискатели. Порой Инга думала о том, что лучше бы не знать иногда всей правды, которая может больно ранить, а то и убить. На деле же сама начинала операцию под названием «Следствие ведут Колобки», и преуспевала в этом занятии.

Денис позвонил через неделю, и без долгих разговоров спросил:

– Мама, это правда?

– Что «правда»? – переспросила его Инга.

– Что ты ушла от отца? Это – правда?

– Правда. – Инга обиделась на сына: он так был озабочен, что даже не поздоровался. – А «Здравствуй, мама!» где?

– Мама, а ты меня спросила? – Денис, казалось, и не слышал ее вопроса. – Ты сама вот так решила, да?

– Динь, для тебя ничего не изменилось. – Инга старалась говорить так, чтобы голос не дрожал, но у нее плохо получалось. – Ты взрослый, и общаться со мной, и с отцом тебе никто не запрещает…

– При чем тут «общаться»? – Денис почти кричал в трубку. – У нас дом был, семья! Понимаешь? «Семья»! А теперь – пепелище! И я не «общаться» с вами хочу, а жить с вами…

Он еще долго говорил Инге обидные слова. Она прощала, потому что лучше так, чем та правда, от которой тошнит.

– ПомирИтесь, мама! – попросил под конец Денис. – Ну, хоть ради меня.

Инге бы соврать, а она не могла. Так и сказала:

– Не могу…

И в трубке телефона повисла тишина.

Стас Воронин после разговора с братом жены долго ломал голову: почему Ингмар настроен дружелюбно по отношению к нему? Надо полагать, что Инга ничего ему не рассказала. А после звонка сына, на вопросы которого он отвечал уклончиво, чем еще больше укрепил Дениса в том, что в разрыве виновата Инга, он понял: жена не доложила о нем ничего. Более того, она, похоже, рассказала брату и сыну, что у нее, а не у Стаса, кто-то в жизни появился.

Стас в какой – то момент почувствовал угрызения совести, но это было секундное замешательство. К счастью, оно быстро прошло, и доктор Воронин успокоился. Зная Ингин характер и ее ангельское терпение, он понимал, что может не спешить с поиском жилья. А там… Кто его знает, как «там» все повернется? Может Инга еще одумается и вернется. Он готов к примирению. Мало ли, что у кого в жизни случается! Просто, будет впредь аккуратнее. Если уж совсем честно, и, правда, с этим мальчиком приключился «эпизод», так, баловство. Хотелось в этой жизни все попробовать, и попробовал. И если бы не Ингин внезапный прилет, то она никогда бы об этом не узнала. И жили бы, как жили.

Как, между прочим, многие живут. Стас бы многим теткам мог рассказать, в какие авантюры их мужья пускались в поисках острых ощущений. Но, отведав этих самых запретных плодов, серьезные отцы семейств, натягивали на себя свои уютные семейные одежки, на морду навешивали вывеску «Занято!», и возвращались в свои дома, где их ждали и любили. Вранье, конечно, все. И «ждали и любили» – тоже вранье. Точно так же «ждали и любили», только в других компаниях, с другими мужчинами, и не только мужчинами.

Во вранье вокруг Стаса Воронина жили все. Так ему казалось во всяком случае. И от всей той лжи, в которой кувыркались его друзья, сослуживцы, ему казалось, что и его Инга совсем не святая. А уж братик ее финский и тем паче! Знает Стас, зачем он с завидной регулярностью катается каждый месяц в Питер! Наверняка, отрывается тут после своей пресной семейной житухи в благополучной Финляндии…

Вот так он себя успокоил, да и зажил потихоньку одиноко в загородном доме тестя, из которого не спешил выезжать. Свою личную жизнь Стас Воронин от греха подальше проживал отныне в саунах и на рабочем месте. «Береженого Бог бережет!» – рассудил он, решив не рисковать лишний раз.

Баринов курил пятую сигарету за утро, прихлебывал из чужого, но ставшего ему родным за эту неделю, синего бокала со сколом на ручке, горячий травянистый чай, и смотрел то на чистый лист бумаги, то за окно. Лист был девственно чист. Тот, на котором Баринов в первый же день что-то написал под заголовком «Расказ», с одним «с», начинающий писатель стыдливо спрятал под стопку чистой бумаги, выбросить не решился, подумав мимолетно «а вдруг!…»

Еще через два дня, просидев безрезультатно за столом с неизменным синим бокалом в обнимку и гаснущей сигаретой в зубах, Баринов решил «забить» на прозу, и написать стихи. Да. Именно стихи. К тому же, он всегда писал на юбилеи друзьям стихотворные поздравления, и всем нравилось. Так почему бы не написать больше? Вот и получится то, во что хочется выплеснуться душе. Поэма, например.

Но и поэма как-то не рождалась. Впрочем, Баринов не истязал себя поиском рифмы, он просто «мысль думал», глядя в окно и попивая чай.

А за окном пейзаж не очень радостный: небо, завешанное серыми тучами, словно грязной ватой. Лишь кое-где между клочками проглядывает осенняя синь. Елки остроконечные на ближних подступах к топкому лесу. Редкие сизые шлейфы дыма из труб дачных домиков, в которых вот так же, как и он, приземлились на зимовку редкие отшельники. И задница соседки по участку. У Баринова было ощущение, что она как застыла на этой точке неделю назад, так и не сдвинулась ни разу с места. Совершенно унылая задница, обтянутая какой-то стремной полосатой юбкой, полуприкрытая старой курткой.