Наташа Труш - Куда он денется с подводной лодки

Баринов, как не напрягался, не мог представить себе хозяйку «пятой точки». Видок такой, что даже захоти чего сексуальное домыслить, так не получится.

Только раз за все время хозяйка унылой «пятой точки» обернулась на чей-то окрик от изгороди, и он увидел выбившиеся из-под платка клочковатые, видимо, к тому же седые, волосы. «Чисто баба-яга!» – подумал Баринов, и перестал обращать внимание на торчащую посреди огорода соседку.

В общем, обстановочка в дачном домике и во всей округе совсем не поэтическая. Как раз наоборот. А так хотелось хорошего настроения! И еще очень хотелось поделиться со всем миром тем, что вдруг почувствовал, обретя свободу. Ну, и выплеснуть на бумагу всю боль, что накопилась. И не только за этот прошедший год. А за все время его долгой службы на Севере, когда в окнах никакого просвета – сплошная полярная ночь, и в жизни никакой радости – лямка бурлацкая….

И вот сейчас, когда есть и время, и место, и никто душу не рвет на ленточки, и не давит, когда появилось то, чего он так ждал всю жизнь – свобода, – ушло вдохновение. Не писалось, хоть ты застрелись! Впрочем, застрелиться бы не получилось – не из чего…

Телевизор, который ему достался вместе с дачей, по словам старой его хозяйки, «говорить – говорил, но показания не давал». То есть, ящик исправно бумчал, и Баринов даже угадывал по звуку, какой канал на связи, но на экране «шел снег» и никакой «картинки».

Первую неделю Баринов это еще как-то терпел, а потом взбесился. От этих серых туч, этой унылой задницы на соседнем участке, да еще от раннего непрошенного «снега» по ящику, он того гляди захандрит, как в дальнем походе. И тогда – хана! Для того он забрался сюда?!

И отложив свой так и не начатый роман в дальний угол, Баринов взгромоздил на стол старый телевизор и стыдливо водрузил на нос новенькие очки, купленные по случаю – заметил, что читать и писать стало трудновато, и, наткнувшись на киоск с очками, методом тыка подобрал нужные. «Вот и дожил до колес на носу! – сказал он сам себе, полюбовавшись на себя в зеркало. – Башка давно седая, а теперь еще и очочки…»

Когда сквозь телевизионный «снег» на мутном экране проступили силуэты людей, Баринов удовлетворенно потер руки. Потом оделся потеплее и полез на крышу – поправить антенну.

Вечер этого дня у него получился домашним, под бумчащий телевизор. И был он таким тихим и умиротворенным, что Баринов, наконец, ощутил покой в душе. От протопленной печи тянуло жаром, за железной заслонкой в чугунке дозревала душистая картошка – «картопля», как говорила его деревенская бабка. Этого второго «хлеба» Баринову досталось целое поле от прежней хозяйки. У той не было ни сил, ни времени, ни желания выкапывать ее. Тем более, что увезти в город картошку было не на чем. И хозяйка фазенды, набросив к цене дачного домика лишних пять сотен рублей, оставила Баринову картошку, которую он немедленно выкопал, пока ее не вымочило дождем.

Спроси, зачем он купил эту дачу, он и ответить толком бы не смог. «Взбрело», – так сказала бы за него его покойная бабка. А он чувствовал, что просто надо ему уединиться где-то, в обнимку с природой побыть, чтоб не мешал никто, не лез с нравоучениями, не обзывал, наконец, «неудачником», и того хуже – «бездельником». Ну, и до кучи – «кобелем». Хотя, в последнем Баринов ничего страшного не усматривал. Ну, кобель! Это, между прочим, тоже кое-что говорит о мужике. Но это так, шуточки. На самом-то деле, хотелось обдумать все, что с ним произошло.

Служба, которая была смыслом всей его жизни, закончилась так внезапно, что он не успел даже осознать, как это произошло, что он вдруг в один момент стал сухопутным гражданином со всеми вытекающими – «неудачником» и «бездельником». И не в счет, что до этого много лет был добытчиком, кормильцем и главным поставщиком материальных благ в семью.

Даже собственные дети на него последние полгода смотрели как на пустое место.

Рассказать это кому-то – поймут ли? Только друзья по службе. Так они далеко на Севере остались.

Письмо бы написать, да пока письмо найдет адресата, много воды утечет. А почему-то жутко хотелось доверить все бумаге. Ну, просто зуд какой-то одолел писательский. Это при том, что писать он, даже сочинения, никогда не умел. Но почему-то решил, что непременно осядет на даче на всю зиму и… Как там у любимых бардов братьев Мищуков: «Погляжу на морозный туман, и засяду за длинный роман…»

Так в его жизнь вошли эта дача, картошка, осень, последние проблески холодного солнца, дым из трубы, вымокающие на болоте грибы…

И еще эта задница в окне. Целую неделю – одна и та же задница. «Она хоть ест?» – подумал Баринов про себя, в очередной раз критически посмотрев на тетку, чуть не носом зарывшуюся в полосу.

Она как будто услышала его, выпрямилась, воткнула в землю какую-то крошечную, не серьезную какую-то лопатку, подняла ведро и пошла в дом. «Видать, тоже картошку копает», – со знанием дела подумал Баринов. Издалека ему не очень-то было видно, что там за урожай у соседки.

* * *

Илья Александрович Баринов, разменяв пятый десяток, пытался начать свою жизнь заново. Вот он, реальный «сороковник». Кто говорит, средний возраст, с его обязательным кризисом, а если пристально посмотреть, то далеко-о-о за середину, так как по статистике, российские мужики в 63 отправляются в мир иной. Это, если еще ничем страшным не болеют.

Нет, туда Баринов, конечно, не спешил и не собирался, но вот то, что у него в жизни что-то сломалось – это точно. Причем, как посмотреть: с одной стороны – жизнь кончилась, с другой – началась. И второе ему с его огромным желанием жить, нравилось куда больше.

Больше всего его во всем случившемся удивляла жена. Алла Константиновна не плакала, не заламывала руки, не умоляла супруга остаться с ней, а самое главное – с детьми, один из которых был беспомощным из-за родовой травмы. И хоть общими усилиями Бариновы подняли Алешку на ноги, он и в двадцать лет требовал постоянного внимания родителей. Если бы не он, Баринов давно бы с Аллой Константиновной распрощался. Не было любви между ними. То, что много лет назад за любовь приняли, было с его стороны – страстью, с ее – выпендрежем перед подружками. Выйти замуж за курсанта-подводника, причем потомственного моряка, сынка большого морского чина – это был лотерейный билетик для девчонки, которая после школы завалила первый же экзамен в институт.

Правда, Аллочка, когда Илья привез ее на «смотрины» в родительский дом, не увидела радости в родительских глазах. Зато хорошо разглядела огромную четырехкомнатную квартиру в старинном доме на Загородном, погоны и выправку будущего свекра и меха с бриллиантами будущей свекровки. А еще в доме Бариновых к обеду подавали, кроме ложек, по два ножа и две вилки темного серебра. В общем, все от пушистого коврика на входе до огромной хрустальной люстры под потолком, так поразило воображение Аллы, что она сказала себе: умру, а замуж выйду.