Эль Верж - Сквозь туманы синие…

– С возвращением, преступница! – Больше не будешь ходить, где не следует?! – Сурово спросил папочка, но в его темно-серых, стального цвета глазах была радость. Папа любил, когда вся семья была в сборе. И хотя я была паршивой овцой в породистом стаде, я была частью этого стада и должна была быть на месте.

– Здравствуй, папочка! – Я чмокнула отца в гладко выбритую щеку – он не носил ни бороды, ни усов. Посчитав, что сейчас будет уместнее не прекословить, я покорно добавила:

– Теперь, папочка, я буду ходить только там, где разрешено. Можно мне пойти в ванную? Две недели практически без воды не сделали меня чище.

– Иди, иди… А потом приходи в общую комнату. У нас сегодня небольшой праздник.

– Что мы сегодня празднуем? – Удивилась я. – Только не говори мне, что я забыла о чьем-нибудь дне рождения. Я помню их все! Климент, Фрол и Агафон давно обзавелись хозяйками. Андрон, я уверена, никогда не найдет себе подходящую бабу. Так что же мы празднуем?

– Ты забыла все-таки еще один наш обычный повод для праздника. – Слегка улыбнувшись, сказал отец. Когда он улыбался, выглядел гораздо моложе.

– Фрол опять получил медаль на конкурсе: «Удивительный овощ» – Закончил он.

– Десятую?! – Изумилась я. – Что наш великий агроном вырастил на этот раз?

– Какая-то новая морковь. Один корнеплод весит около килограмма.

– Надеюсь, она еще и вкусная. – Добавила я.

– А вот это-то мы и проверим за столом. Иди скорей, чисти перья. Собираемся через пол часа! – Я, не мешкая, побежала мыться. Уж очень мне хотелось попробовать новую морковь и вообще что-нибудь вкусное – в тюрьме был лишь постный суп с сухарями, да овсянка. Кажется, я совсем превратилась в Кощея Бессмертного – одного из героев бабушкиных сказок, которые она мне часто рассказывала в детстве. Нужно было срочно отъедаться. На секунду, забежав в свою комнату, чтобы взять полотенце и халат, я спустилась вниз. Ванная комната была у нас на первом этаже в довольно просторном помещении. Около одной из стен стояла большая чугунная ванна. Рядом с ней был бак с печкой, в котором грелась вода. Бабушка рассказывала, что раньше горячую воду подавали централизованно, по водопроводу. Сейчас у нас из крана бежала только холодная вода, да и то далеко не всегда. На давным-давно прогнившем водопроводе часто случались аварии, которые ликвидировались очень долго. Иногда мы месяца на два-три оставались без воды. В этом случае приходилось пользоваться колонками. К счастью, для меня никогда не стояла проблема добычи воды. В нашем доме было множество здоровых сильных мужчин, на плечи которых и ложилась эта обязанность.

Я потрогала бак с водой – горячий. Кто-то, видимо, позаботился, чтобы была горячая вода, когда я вернусь. Впрочем, даже не приходилось гадать, кто бы это мог быть. Конечно же, Полина! Безусловно, это она нагрела воду и оставила на маленьком столике душистое домашнее мыло, которое сама варила и зеленоватый, пахнущий горечью трав раствор для мытья головы. Пообещав себе обязательно поблагодарить свою заботливую тетушку, я открыла кран горячей и холодной воды. Струи с напором ударились о шероховатую поверхность ванны и растеклись по дну. Я подошла к огромному окну, которое занимало одну из стен ванной комнаты, и задернула тяжелые занавески, оставив лишь маленькую щелку, чтобы не было совсем темно. Сбросив одежду и положив ее в корзину для грязного белья, я быстро забралась в ванну, уже успевшую наполниться почти до краев. Сначала вода обжигала тело, но уже спустя мгновение неприятные ощущения прошли, уступив место расслабляющему наслаждению. Не хотелось шевелиться. Тепло и полумрак убаюкивали и успокаивали… Лежать бы здесь, да лежать! Но я вспомнила о семейном торжестве и, вздохнув, взяла мыло и вязанную из грубого волокна мочалку.

Глава 7

Я успела как раз вовремя. Только волосы не просушила и они мокрыми темными сосульками падали мне на плечи. Посреди нашей большой общей комнаты на первом этаже стоял внушительных размеров деревянный стол, покрытый синей скатертью, сшитой Полиной. Но даже за таким столом нашей семье было тесновато.

Во главе стола, конечно же, сидел папочка – все еще статный, чуть-чуть располневший мужчина с угрюмым лицом, но добрым сердцем. Справа от него сидела его мама – наша любимая бабушка Марина. Ей было уже семьдесят три года, но кожа у нее до сих пор была поразительно гладкой и белой, без темно-коричневых старческих пятен. Морщины затаились лишь в уголках глаз, рта, да две глубокие продольные бороздки залегли на лбу. У нее сохранилась великолепная стройная фигура и величественная осанка. Кто не знал Марины Сергеевны, все давали ей лет пятьдесят, не больше. До сих пор ее просили стать хозяйкой – один из папиных друзей и какой-то старикашка с соседней улицы. Бабулечка отшучивалась, говоря, что ей и так в доме мужчин хватает. Но я думаю, что бабушка Марина до сих пор не могла забыть деда – основателя Жизнебурга. Я плохо помню его. Мне было всего лишь три года, когда его не стало. Уже позже я узнала, что бабушка и дедушка нередко спорили. У них было разное мнение по поводу дальнейшей судьбы Жизнебурга. Дедушка хотел начисто искоренить из жизни все научно-технические достижения, считая, что именно они привели человечество к краху. Бабушка же считала, что нельзя утрачивать знаний, накопленных предыдущими поколениями. Но, не смотря на все разногласия, бабушка с дедушкой жили очень дружно, и бабушка тяжело переживала утрату мужа, или «хозяина», как теперь у нас принято было говорить.

Слева от папочки сидел Андрон – мой старший брат. Ему уже было далеко за тридцать, но он так и не обзавелся хозяйкой. Трое остальных братцев сидели со своими хозяйками, а двое из них и с детьми.

Неугомонный Климент выбрал себе веселую, острую на язычок Карину. Ей было столько же лет, как и мне, но у нее уже было трое детей, и скоро на свет должен был появиться четвертый. Возможно, некоторых девиц, включая и меня, такое значительное потомство и повергло бы в уныние, но только не Карину. Она была прирожденной хозяйкой, которая с достоинством выполняла свою функцию – рождение детей.

У Агафона, заведующего единственным в городе ремесленным училищем, хозяйка Светлана, на мой взгляд, была до того уныла и бесцветна, что я даже не могла понять, зачем Агафон ее выбрал. У нее были бесцветные коротко подстриженные волосы, усыпанное веснушками лицо, которые сливались в одну гигантскую веснушку, нескладная фигура и вечно постное выражение лица. Но Агафон обожал ее. Говорил, что она великолепная собеседница и добрейшая женщина. Оценить ее в качестве собеседника я не могла. Ведь наш разговор с ней ограничивался: «добрым утром и спокойной ночи». Больше мы с ней не пересекались. У нее с Агафоном был один сын – светловолосый мальчишка-увалень. Фрол – агроном выбрал себе хозяйку-единомышленницу. Летом Елизавета и Фрол целыми сутками пропадали на экспериментальном огороде, а зимой в городской теплице. Лизка тоже была фанатом огородного дела. Не смотря на то, что они уже два года жили вместе, детей у них не было. Я подозревала, что всезнайка Лизка тайно пила какую-нибудь травяную настойку, предотвращающую появление наследника. Хозяйкам это было запрещено. Ведь их основная функция была рожать и воспитывать детей. Работать хозяйкам не полагалось по закону. А Лизка явно пока не представляла своей жизни без грядки с огурцами. Вот кто натуральный преступник! Ей бы тоже не мешало отсидеть десять суток! Но разве Фрол бы ее выдал? Без сомнения, он был заодно с ней. На первом месте у него пока была научная работа! Нет, он Лизку ни за что не выдаст. Скорее обвинил бы себя в мужской несостоятельности. Его ничье мнение абсолютно не интересовало, лишь бы быть на грядках с Лизаветой, как он ее звал. Впрочем, она мне даже нравилась: симпатичная, с хорошей фигурой, вежливая. Иногда мне даже хотелось пообщаться с ней поближе. Но все ее разговоры сводились к выведению новых сортов огурцов и картошки. Меня же эти продукты интересовали только в тарелке…