Стэнли Лэйн - Зима в Голливуде. Современный американский роман

– Да, мисс Лондон, – ответил Реми и налил ей и мне по рюмке вина. Но прежде, чем он отошел, Мэл добавила: – Реми, сегодня я хочу шампанского. Я чувствую себя так, как будто отмечаю новую дружбу.

– Да, мисс Лондон. А это забрать? – спросил он, начиная вновь закупоривать бутылку.

– Нет, это просто оставьте на тот случай, если у нас пересохнет в горле, – распорядилась она.

Реми засмеялся:

– Да, мисс Лондон.

Она достала сигарету из своей сумочки, а я полез в карман за спичками, чтобы дать ей прикурить, потом взял одну для себя из серебряного портсигара, который она мне протянула.

– Очень щедрый подарок ты им сделала, Мэл. Никогда не думал, что ты можешь вести себя так просто.

Она сидела, облокотившись о столик и положив подбородок на ладони.

– Просто я рисуюсь перед тобой, – сказала она. – Мне хочется, чтобы ты считал меня хорошим человеком. В противном случае наша дружба вряд сможет продлиться долго, потому что я не думаю, что ты хорошо относишься к плохим людям.

– Почему ты так считаешь? – заинтригованный спросил я.

– Когда ты работал в конюшне… Я немного слышала о том подарке, который ты оставил в сапогах Себастьяна Бенуа. Я также слышала, почему ты это сделал. Это и заставляет меня думать, что ты не очень любишь таких жестоких людей.

– Но он был один такой, встретившийся мне на студии «Брейвхарт».

– Скажи мне, Джорджи, почему ты называешь «Брейвхарт Пикчерс» студией «Брейвхарт»?

Я задержался с ответом, не зная, как объяснить сразу.

– Точно сказать не могу, но, может быть, говоря так, я думаю об этом месте, обо всех людях, участвующих в создании картины… Слово «картина» для меня означает сюжет и художника, актеров и режиссера. Но очень мало говорит обо всем остальном в ней.

– Да. Но, пожалуйста, никогда не позволяй мистеру Брейвхарту поймать тебя на этом названии.

– Мэл, – я старался быть не очень навязчивым, – ты не работаешь на мистера Брейвхарта, и на самом деле ты работаешь в другой студии. Как все-таки тебе удалось добыть там для меня место?

Она улыбнулась. Потом, потягивая свое вино в ожидании шампанского, ответила:

– В этом бизнесе каждый всегда находится в ожидании своего часа в надежде, что, наконец выпадет твой номер, и ты сможешь вступить на борт корабля удачи, поэтому сжигание мостов за собой не приветствуется. Чем больше у тебя друзей, тем лучше. Неважно, на какой студии ты работаешь, поэтому все стараются ладить друг с другом, если существует потенциальная польза от этого. Я полагаю, что старый Брейвхарт надеется, что когда-нибудь выпадет и мой номер, и я смогу прийти работать на него. На его студии полно актеров и актрис, готовых поступить так же.

Я задумался об этом, потягивая свое вино, но оно оказалось не таким сладким, как я ожидал. Моя гримаса заставила Мэл рассмеяться.

– Ты еще такой ужасный девственник, Джорджи, – заметила она и засмеялась еще громче.

Пришел Реми с бутылкой шампанского и налил нам щедрые порции. Как только он отошел от столика, Мэл подняла свой фужер и подождала, когда я подниму свой. Мы чокнулись. Любопытные глаза смотрели на нас изо всех концов зала, и она прошептала:

– Мы дали повод для сплетен, Джорджи. Теперь мельница сплетен завертится в полную силу, и к утру, похоже, появятся сообщения о том, что мы обручены и собираемся провести медовый месяц на Ривьере.

Я улыбнулся и обвел глазами зал. Он был полон лиц, знакомых мне по киноэкрану в моем родном городке Уэллоу в Канзасе, куда раз в месяц примерно через год после премьеры привозили и показывали новые фильмы. Крыша старого кинотеатра протекала над серединой зала. Все местные об этом знали, и старались там не садиться. Но некоторые не подозревавшие об этом парочки, приезжавшие из округи, опрометчиво садились в центре зала. Садились там и молодые люди с девушками, не хотевшими, чтобы над ними смеялись за то, что они занимают места с краю якобы для того, чтобы «пообжиматься». Поэтому, случалось, что их первые любовные свидания были испорчены внезапно налетавшими с равнины ливнями.

Ну вот я, сельский парень из Канзаса, потягивая шампанское, сижу здесь за одним столиком с настоящей богиней экрана Имельдой Лондон. Вижу вокруг завистливые лица знаменитых голливудских актеров, которые на экране и вне его ухаживали за некоторыми из самых знаменитых актрис. Было бы глупо считать, что все это из-за того, что она наехала на меня и продолжает чувствовать свою вину, и, может быть, слегка напугана. Но что было самым поразительным для меня в отношении Мэл, так это то, что на деле она не так уж отличалась от любой из других девушек, которых я знал. Она не была каким-нибудь стоявшим на полке хрупким украшением, как этого можно было ожидать. В глубине ее души жили сила и независимость. И хотя ей не приходилось скирдовать сено и доить коров, у нее были свои проблемы, которые нужно было решать, и раны, которые нужно было залечивать. И все же она была хороша, как свежий весенний дождь, и я начинал опасаться, что этот миг может промелькнуть, и в мгновение ока я могу упустить свой шанс.

Меня больше не поражала ее звездность: я был просто ошеломлен ею самой, и мог ощущать ее присутствие в себе, ощущать ток ее жизни, и во многом я понимал ее. Сейчас, сидя и глядя на нее, я осознавал, что она смотрит на меня, и задавался вопросом, что заставило ее подружиться со мной. Конечно, ее ответственность была уже далеко позади, и я даже не думал, что она чувствовала вину за то, что случилось на улице вчера. Но каким-то образом я ощущал, что сейчас ей нравилось, что ее дружба со мной, дружба 24-летней женщины с 16-летним юнцом, была чем-то на грани закона, чем-то таким, чего она не испытывала раньше. Она сама сказала, что я казался старше, чем некоторые из ее мужьев, среди которых было только двое, о ком я что-то слышал; и ни один из ее браков не длился больше года. А поскольку я вырос на ферме, то, возможно, был сильнее и крепче, более развит физически, чем ребята моего возраста, и, если бы не моя наивность, то легко мог сойти и за 18-летнего, и даже за 20-летнего парня. Но я не был уверен в том, что это была истинная причина.

Правдой, которую я боялся признать, было то, что причиной ее привязанности ко мне, а под привязанностью я понимал чисто дружеские отношения, заключалась в том, что она просто жалела меня, жалела так, как жалеют бродячую собаку. Но я не искал ее сочувствия. Я жил достаточно самостоятельно. Конечно, моя комната в пансионе миссис Кастелло была скромной, но все-таки это была моя комната. Я питался два раза в день, и каждое утро у меня была чистая рубашка. Никто мне этого не дарил. Я начинал сам и, начиная, не знал, как дела обернутся для меня – с помощью или без помощи Мэл. Мне нечего было стыдиться за все то, что я делал до того, как она помогла мне попасть в штат студии, и я знал, что мне нечего будет стыдиться, если мне захочется уйти из нее. Но если бы я знал, что причиной ее привязанности служит жалость, это бы до глубины души потрясло меня, и не потому, что я перестал бы верить в себя, а потому, что стал бы по-другому относиться к ней. Я не бегал за автографами; я просто хотел быть ее другом.