Галина Пискунова-Пестрикова (Байдерова) - Судьба. Преданная

Особым прилежанием и усердием в учёбе Галка не отличалась. Но училась хорошо. Она никогда не гордилась тем, что находится в особом расположении учительницы. Высокомерно себя не вела, не командовала, а как все шалила, ссорилась, мирилась, получала двойки, исправляла их. У неё был особый внутренний мир, о котором она не подозревала и никого туда не пускала. Она никогда ни на кого не ябедничала, за это одноклассники её уважали, слушались даже тогда, когда Феодосии Ивановны не было в классе.

Теперь Феодосия Ивановна для Галки была самой лучшей в мире. Она чувствовала, что учительница больна, потому что всегда куталась в облезлую старенькую шубейку, на ногах обшарпанные подшитые валенки, и она всегда стояла у тёплой грубки. Очень быстро пролетели три учебных года. Галка перешла в четвёртый класс.

За лето она подросла. Теперь не бант был на голове, а две пушистые косы с бантами. Она шла в школу и представляла, как встретится со своими одноклассниками, о чём расскажет им, ведь она целый месяц провела у сестры в Караганде – впечатлений достаточно. Но больше всего ей хотелось увидеть любимую учительницу – Феодосию Ивановну.

Каково же было её удивление, когда вместо Феодосии Ивановны она увидела новую, теперь уже молодую, учительницу. Эта женщина была черноволосая, с карими глазами, небольшого роста. Звали её Людмила Васильевна. На вопрос: «А где наша Феодосия Ивановна?» Она коротко ответила:

– Не знаю.

То ли действительно не знала, то ли не хотела объяснять, только у Галки как-то стало на душе не хорошо. Однако, всё вскоре нормализовалось и пошло своим чередом. Учёба-дом, дом-учёба.

На казарме стали меняться жители. Подружки её переехали в Дарью, а с новыми друзьями отношения не складывались. Уехали гармонист с балалаечником. Никто уже не играл, не пел, не танцевал. Всё стало заурядным и обыденным. Снесли «гигантские шаги». Стало скучно. Вдруг Галке захотелось вышивать. Мама дала лоскут белой ткани. Через копирку она перевела на ткань рисунок девочки в шляпе, и контур вышила ниточкой. Потом вышила рисунок гладью и ещё один – крестиком. На этом всё закончилось. Мама до конца жизни хранила эти вышивки.

Бабушка научила набирать петли и вязать носок. Научила прясть на веретене и сучить нитки. На длительную работу у Галки не хватало терпения. На этом трудовая деятельность её прекратилась. Она практически ничего дома не делала. Просили полить грядки, и здесь она не проявляла усердия. Наберёт одно-два ведра воды, возьмёт маленькую кружечку и одним махом польёт все грядки. У корня мокро и ладно. Бабушка посмотрит, покачает головой, вздохнёт и начнёт сама поливать. Галке это и нужно было. Ни стыда, ни совести! Она скорее бежала за книгой, уходила в степь и предавалась мечтам.

Если у неё были в руках сказки – она боролась со злыми чарами и выходила победительницей. Это её Иван-царевич вызволял из темницы. Это она участвовала во всех перипетиях, в которые попадали герои Марка Твена. Благородные, честные, мужественные рыцари Вальтера Скотта восхищали Галку больше всего. Ей нравилось их достоинство и самопожертвование ради дамы сердца.

Она ходила по степи, рассказывала о своих переживаниях, о счастливых моментах, которых было так мало в её жизни, рассказывала всё, что можно рассказать только самому сокровенному другу. Степь принимала её такой, какая она есть и отвечала взаимной любовью. Галке здесь было уютно и спокойно.

Ей хотелось, чтобы мама тоже была другом, ведь Галка очень любила её. Какое было счастье, когда мама обнимет, поцелует и с любовью скажет:

– Эх, ты, моя колчужка.

Что это такое Галка до сих пор не знает, но всегда ждала это слово. В этом слове были выражены все материнские чувства.

Когда ложились спать, мама что-то шептала.

– Мам, ты что всегда шепчешь?

– Молитву.

– Молитву? Научи меня.

Хорошо. Повторяй:

«Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твоё; да приидет царствие Твоё; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам на сей день; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас в искушение, но избави нас от лукавого. Ибо твоё есть Царство и сила и слава во веки. АМИНЬ».

Мама говорила по строчкам. Галка повторяла и вскоре уже знала молитву наизусть. Знает её до сих пор и читает не один раз в день, а несколько раз: и в радость, и в печаль.

Когда мама в горнице убирала всё лишнее со стола, раскладывала материал и начинала измерять, чертить, вырезать, Галка подсаживалась к столу и внимательно следила за руками матери. Они у неё были натруженные, но ловкие, шустрые, умные, золотые. Ей нравилось, как мама, смётывая детали, напевала:

– Ножик, вилка, два подпилка, рукава, карман, корзинка…

А потом садилась к машинке «Зингер» и лихо строчила. И даже, когда она ошибалась, Галка знала, что мама всегда найдёт выход из положения: невозможного для неё ничего не было.

Машинка стояла возле окна. Мама сидя строчила и иногда вставала, наклоняясь к окну, чтобы проверить правильность строчки. Галка тоже крутилась рядом. И надо же такому случиться: мама стояла у окна, разглядывая строчку, а в это время Галке взбрело в голову убрать стул, зачем-то он ей понадобился, и всей своей массой мать грохнула на пол. Несколько секунд была тишина. Охая и потирая ушибленную нижнюю часть тела, встала и, сердито глядя на дочь, сказала:

– А ну-ка иди сюда!

– Ага, ты меня будешь бить.

– Не только бить, но убить тебя мало… Иди сюда!

Галка не подходила, а наоборот встала так, что стол, как преграда, был между ними. Началась гонка вокруг стола.

– Иди сюда, я тебя ударю. Иди, я тебе сказала!

– Не-а.

Галку охватила нервная истерика. Бегая вокруг стола, она хохотала, тем самым ещё сильнее разжигала желание матери догнать её и отлупить. Не позволив себя ударить, Галка убежала на улицу.

Мама странно относилась к дочери: то любила до потери пульса, то обвиняла во всех грехах. Однажды очень не справедливо обидела её, нецензурно, и Галка решила уйти навсегда из дома. Но ушла всего – на всего в степь. Там, сев на траву, обняв колени и уткнувшись в них, долго навзрыд плакала. Вечерело. Она всё сидела на одном месте. Слёзы давно высохли. Что делать? Ей не хотелось идти домой. Воздух степи был наполнен различными птичьими свистами, стрекотом кузнечиков и сверчков, как будто все утешали её.

Потом она встала, поглядела на небо и дала обет: НИКОГДА, НИ ПРИ КАКИХ УСЛОВИЯХ НЕ ОСКОРБЛЯТЬ ГРЯЗНЫМИ СЛОВАМИ СВОИХ ДЕТЕЙ И ВСЕГДА БЫТЬ К НИМ СПРАВЕДЛИВОЙ. Она медленно побрела к дому, но не стала заходить в дом, а поднялась на крышу. Там лежало корыто, в котором разводили глину. Под него она забралась и уснула. Разбудил её громкий говор. Говорила бабушка: