Елена Донская - Крест. Или страшная сказка о любви

Михаил Афанасьевич заглянул уже во время тихого часа. Быстренько совершив привычный ритуал обмена репликами, он уже собрался выйти, но Ксения окликнула его, напомнив:

– А когда же подъем?

– Завтра, – обернулся он. Ничего не объяснил, но говорил мягко, с ноткой сочувствия, словно ему жаль, что пришлось ее огорчить.

Она, разумеется, не могла знать, что делать это должен ее лечащий доктор. Но так уж вышло, что с самого утра он находился в оперблоке. А сейчас попросту отдыхал на диване в ординаторской, массируя руки в усталой полудреме, заполнив протокол сложной операции и приготовив на столе стопку историй болезни, которые еще только предстояло обработать.

– Завтра? – поникшим голосом повторила Ксения. Понятно, что спорить и просить бессмысленно, раз процедура откладывается, значит, тому есть причины. – А самой нельзя? – с надеждой спросила она.

– Я те дам – самой! – прикрикнул он, против обыкновения делая несколько шагов в глубину палаты. – Даже не вздумайте, это не так просто, тут есть свои нюансы.

– Хорошо, хорошо, я поняла, подожду до завтра, – вздохнув, примирительно ответила Ксения.

Михаил Афанасьевич немного помедлил, глядя на расстроенную пациентку, и вдруг, сердито тряхнув головой, сказал:

– Ну, ладно! Давайте сейчас.

Не обращая внимания, как ее лицо расцветает благодарной радостью, он сухо приказал ей подвинуться к самому краю кровати. Ксения выполнила распоряжение и спохватилась:

– Только… я же в одной футболке…

– Да что ж такое… – досадливо поморщился он. – Вечно одно и то же. Ну не глупо ли стесняться после операционной… Как Вы, кстати, лежа одеваться-то собираетесь?

– Не ругайтесь, Михаил Афанасьевич, – извинилась Ксения. А ей и в голову не приходило, что он тоже приложил к ней руку. Тогда тем более понятно, что он видит в ней только кусок человеческой плоти, а она-то размечталась, наивная. Как смешно и нелепо было фантазировать, что он разглядит в ней женщину… после того, как вшивал дренажную трубку ей в задницу. Пардон, в область крестцового отдела. – Нормальная реакция. Я знаю, что доктор видит не человека, а диагноз, только я редко обращаюсь за медицинской помощью, поэтому мне трудно видеть в Вас просто бесполый белый халат. Что дальше делать? – быстро спросила она, опасаясь какого-нибудь едкого комментария, на которые, как она уже успела убедиться, он был мастер.

Михаил Афанасьевич молча откинул одеяло, оголяя ее ноги. Сама она не догадалась, что оно будет мешать. Наклонился, охватывая ее и фиксируя руки на лопатках. От неожиданности Ксения напряглась, замерла, даже дышать перестала.

– А дальше обопритесь на меня.

Упорно глядя в стену позади него, она неловко положила ладони на белую ткань, едва касаясь рукавов халата.

– Я сказал опереться, а не погладить, – проворчал доктор у нее над ухом. – Сцепите пальцы в замок.

Нехотя, через силу она сомкнула ладони у него на шее, руками, плечами, грудью ощущая его сильные мускулы, его желанное тепло, дающее какое-то смутное чувство безопасности. Ей оставалось только надеяться, что доктор не заметит, как она мучается от смущения и одновременно стремления обнять его по-настоящему. Вот бы он посмеялся. Или рассердился. Ведь для его в происходящем интимности было ровно столько же, сколько для нее, когда она вынимала из принтера свежеотпечатанный договор..

– Запоминайте, в каком положении спина должна быть зафиксирована, – велел он, без усилий приводя ее в вертикальное положение.

Ксения глубоко вздохнула, не слишком успешно пытаясь побороть приступ тошноты. С некоторым усилием она сосредоточилась и заглянула за плечо доктору: достать до пола, сидя на этой специальной кровати, она не могла, даже вытянув носки.

Михаил Афанасьевич проследил ее взгляд.

– Да, высоковато, – согласился он.

Прижав к себе поплотнее, он приподнял ее и поставил на ноги. Ксения закрыла глаза, размеренно и глубоко дыша, стараясь утихомирить бунтующий желудок и кружащиеся стены. Спина болела, ноги дрожали, не желая выполнять свою задачу. Наконец, она почувствовала, как мужские руки расслабились, перестав поддерживать ее, и торопливо отступила. Она сделала резкое движение, стараясь дотянуться до халата, висящего на спинке кровати, и чуть не упала. Однако Михаил Афанасьевич был настороже и тут же подхватил ее.

– Не торопись, – ровно посоветовал он, придерживая ее за плечи. По непонятной, одному ему известной системе он снова перешел на «ты». – Подожди немного, сейчас все пройдет.

Через минуту Ксения действительно почувствовала себя лучше и смогла, наконец, одеться.

– Вот таким же образом будете вставать и ложиться самостоятельно, чтобы спина оставалась прямой. И на левую руку, конечно, не опирайтесь, – напутствовал доктор, наблюдая за ее вялыми, неуверенными движениями.

Справившись с застежкой халата, Ксения улыбнулась:

– Спасибо, Михаил Афанасьевич. Какое, оказывается, счастье – просто стоять на своих ногах, кто бы мог подумать.

– Попросите санитарку помочь Вам собрать вещи. Вас пора переводить в обычную палату. Берегите себя, как китайскую вазу: тяжестей не поднимайте, сильно не наклоняйтесь… ну и вообще, не геройствуйте, – выдал он еще серию рекомендаций, игнорируя благодарность, и удалился.

Через час ее переселили в общую палату, а еще через четыре дня выписали. Михаила Афанасьевича она видела лишь однажды. Прогуливаясь взад-вперед по коридору, она столкнулась с ним, выходящим из ординаторской. Он только кивнул на ее «здравствуйте» и поспешил по своим делам.

Перед выпиской с ней побеседовал лечащий врач. В числе прочего он объяснил, что ей нужно будет периодически приходить на контроль в поликлинику. А прием ведет… ну да, конечно, кто бы сомневался…

Как ни странно, Ксения не обрадовалась возможности увидеть его снова. Она бы предпочла больше никогда не встречаться со своим синеглазым спасителем. Попробуй-ка забыть, если в голове будет крутиться мысль, что снова скоро его увидишь.

И вот, с документами в сумке и пластырем под одеждой, Ксения вернулась домой, всего на три недели позже, чем планировала.

***

Вечера Ксения предпочитала проводить дома. С некоторых пор ей хотелось уединения.

Приглашения она вежливо отклоняла, беспредметные звонки быстренько закругляла; и через какое-то время осознала, что множество ее хороших знакомых просто растворились. В первую очередь это касалось приятелей со стороны Саши, но и ее собственные друзья тоже довольно быстро осыпались с телефонных проводов.

Тишина в эфире (и в доме) ее вполне устраивала. Тем более, что две самых близких подруги у нее остались, хотя и они не слишком навязывали ей свое общество. То ли они были достаточно деликатны, то ли просто устали ломать копья в попытках растормошить подругу и решили оставить ее в покое.