Игорь Кабаретье - Курляндский монах

Монах и Агата не слишком стеснялись нашего присутствия, считая нас мало опасными свидетелями. Я видел, как левая рука отца прокрадывалась загадочно под стол и взбалтывала юбки улыбающейся ему в ответ Агаты, и, как мне казалось, раздвигала свои бедра, чтобы, очевидно, оставить проход к своему лакомому местечку более свободным для ловких пальцев распутника монаха.

А Агата держала, со своей стороны, одну руку на столе, но другая была под ним и, вероятно, имела свободный доступ к тому, что святой отец ей беспрепятственно предоставлял. Этот путь мне был уже известен, поэтому я обращал внимание на мелкие детали, ведь пустяки более всего поражают предупрежденный разум. Преподобный отец к тому времени уже стал вести разговор определённо постанывающим голосом, а Агата отвечала ему тем же тоном, и очевидно, желания их распалились так быстро, что не дожидаясь конца ужина, дабы не быть стеснёнными нашим присутствием, Агата порекомендовала нам с сестрой пойти погулять в саду. Я услышал именно то, что хотел от неё услышать. Мы тотчас же встали и оставили сладкую парочку, увидев на прощание, как их руки отправились в свободное плавание под столом. Завидуя их счастью, которое мы нашим уходом дали им возможность постичь, я решил попытаться ещё раз преодолеть сопротивление Сабины без помощи картины, которую я собирался вскоре предложить ее взгляду. Я привел её на аллею из пышных деревьев, густая листва которых делала темноту вечера еще гуще, и которая обещала мне помочь осуществить мои желания. Разгадав мои намерения, Саби не захотела в них участвовать.

– Оставь, Витин, – сказала она мне простодушно, – свои желания при себе, я вижу, чего ты добиваешься, но давай пока просто поговорим об этом.

– Так значит, я всё-таки тебе доставляю удовольствие, – ответил я, – когда говорю об этом? Ты мне в этом только что призналась. Видишь, тебе нравится даже вести разговоры об этом, а теперь представь, какое наслаждение ты испытаешь, если сделаешь это, – продолжал я, взяв руку Саби и прижав её к своей груди.

– Но, Витин, – сказала она мне, – а если… если это мне повредит?

– Как это может тебе повредить? – Ответил я ей, очарованный столь легким, как мне представлялось, препятствием, которое мне предстояло разрушить. – Никак, дорогая малышка, напротив…

– Никак, – прервала она меня, краснея, и потупив взор, – а если я стану беременной?

Это возражение меня сильно удивило. Я не верил, что Саби столь сведуща в этих вопросах, и признаюсь, был не в состоянии дать ей вразумительный и удовлетворительный ответ на этот банальный вопрос.

– Как это, беременной? Кто тебе сказал это? Разве женщины становятся от этого беременными, Саби?

– Без сомнения, – ответила она мне деловым тоном, который меня немного испугал.

– И где ты узнала об этом? – Теперь уже я стал её расспрашивать, так как почувствовал, что настала очередь Саби давать мне уроки. Она мне ответила, что хотела сама мне об этом рассказать, но при условии, что я больше ни с кем этим не поделюсь.

– Я не считаю тебя болтливым, Витин, – добавила она, – но если ты когда ни будь откроешь свой рот и разболтаешь то, о чём я тебе собираюсь рассказать, я тебя возненавижу до самой смерти.

– Клянусь вечно хранить эту тайну, – воскликнул я.

– Давай тогда присядем здесь, – продолжила Саби, показывая на газон, где было удобно беседовать, не боясь быть услышанными. Я, правда, предпочёл бы аллею, где бы нас никто не только бы не услышал, но и не увидел бы, но Саби настояла на лужайке. Мы присели на мягкую траву, и, к моему большому сожалению, в завершении всех несчастий я увидел, как нежданно вернулся домой Атис. Не имея больше надежды посмотреть в этот раз на спектакль в исполнении нагих актеров, я решил успокоиться и послушать, что мне хотела рассказать Сабина, рассчитывая, что это внесет разнообразие в мою печаль, поразившую меня из-за внезапного возвращения Атиса.

Прежде, чем начать разговор, Сабина потребовала с меня дополнительных гарантий сохранения в тайне её рассказа, и я легко дал ей новую клятву. Она продолжала колебаться, не осмеливаясь начать повествование, но я стал настаивать, и она, наконец, решилась.

– Итак, я тебе верю, – сказала она, – так что, слушай, Витин. Ты будешь удивлён наукой, которую я тебе преподам, заранее предупреждаю тебя. Ты думал, что рассказываешь мне что-то новое, обучаешь меня неизведанному, но я об этом знаю больше, чем ты, и сейчас ты это поймёшь. Но не расстраивайся из-за этого, считая, что ты не доставил мне удовольствия своими рассказами – девушки любят слышать то, что услаждает их слух и чувства.

– А то как же! Ты говоришь, как оракул, прекрасно видно, что ты пожила в монастыре. Это там тебя научили этому!

– Господи! Конечно, – ответила она мне, – если бы я не побывала там, мне были бы неизвестны многие вещи, о которых я теперь могу рассказывать с полным правом.

– Вот как! Так поделись со мной своими знаниями, – с усилием произнёс я, – умираю от желания услышать о твоих монастырских приключениях.

– Недавно, – продолжила Саби, – одной темной безлунной ночью, я спала глубоким сном в своей комнате в монастыре и внезапно пробудилась, почувствовав возле себя совсем голое тело, которое прокралось в мою постель. Я хотела закричать, но кто-то зажал мне рот, произнеся: «Замолчи; я не хочу тебя обидеть… разве ты не узнаешь сестру Эмму?» Эта сестра только недавно одела на себя покров послушницы и стала моей наилучшей подругой.

– Господи Иисусе, – сказала я ей, – моя подруга, зачем ты пришла, что ищешь ты, моя дорогая, в моей постели?

– Дело, в том, что я тебя люблю! – ответила она, обнимая меня.

– А почему ты полностью голая?

– Всё потому, что очень жарко, а моя рубашка слишком тяжела для такой погоды, поэтому я спала у себя в комнате голая. Вдруг пошел этот ужасный дождь, я услышала раскаты грома, и испугалась. Ты разве не слышишь его? Как он гремит! Ах! Прижмись ко мне посильнее, мое маленькое сердечко, давай с головой накроемся простыней, чтобы не видеть эти гадкие молнии. Вот так, хорошо! Ах! Саби, дорогая, я боюсь!

А я совершенно не боюсь грома, поэтому попыталась успокоить сестру, которая, тем временем, просунула своё бедро прямо у меня между ног, и, в этом положении, стала тереть им то самое моё место у основания ног, одновременно целуя меня таким образом, что её язык проник мне прямо в рот, а рукой она наносила мне легкие удары по попке. После того, как сестра Эмма немного подвигалась таким образом, она застонала и я почувствовала, что она немного оросила мне чем-то бедро. Я подумала, что виной тому страх перед раскатами грома. Я её жалела, гладила по голове, и вскоре она вытянулась рядом со мной в постели в естественной позе. Я решила, что она собиралась заснуть, и хотела последовать ее примеру, когда Эмма мне вдруг сказала: