Алекс Чин - Иудейка

– Так я же говорил? – смешался Йоханан. – Доктор Хагай попал под бомбёжку и ему ампутировали ноги.

– Это я уже понял, – вздохнул доктор. – И то, что его вышвырнули из больницы, я тоже слышал. Почему его культи в таком плачевном состоянии? Они буквально раздавлены, будто не ты привёз его на тележке, а он пришёл в больницу сам.

– Так это он танцевал, – ответил Йоханан подавленно. – Я чуть с ума не сошёл, видя это.

И, собравшись с духом, Лейбович рассказал всё, чему был свидетелем.

– Это чудовищно! Это ужасно! – шептал доктор, вытирая лицо маской. – Да это… Это крайне бесчеловечно! Так могут поступать только изверги, которые…

Он прервал себя на полуслове, покрутил головой, чтобы убедиться, что их никто не слышит, и очень тихо сказал:

– Коллега Гордон останется здесь надолго. Если будете навещать, милости просим. А теперь прощайте, добрый человек, мне надо отдохнуть. Я очень устал – и физически, и морально…

Хагай Гордон не приходил в себя, и потому у его кровати постоянно дежурили медсёстры. Он открыл глаза только через неделю.

– Где я?

– В больнице, – встрепенувшись, улыбнулась девушка и поспешила за доктором.

– Это ты, Давид, – узнал его Хагай. – Как же я умудрился попасть сюда?

– Очень просто, коллега, – улыбнулся доктор. – Тебя привёз на тележке человек, который называл себя Йохананом Лейбовичем.

– Хороший он, добрый, – вздохнул Хагай. – Он забрал меня из больницы, в которой я когда-то работал, и… Больше я ничего не помню, Давид.

– Он мне всё рассказал, – поморщился врач. – Тебе ампутировали ноги и выставили на улицу. Оказывается, тебя всегда окружали подлые и трусливые люди, коллега.

– Нет, ты ошибаешься, со мной работали отзывчивые люди и высококлассные специалисты, – неожиданно воспротивился Гордон, к которому стала возвращаться память. – Избавляясь от меня, они тем самым заботились о спасении остальных. Вот если бы пришли немцы и увидели меня, еврея, то…

– Ко мне уже несколько раз приходили, – пожал плечами доктор. – Но ещё не трогали.

– Послушай, мы давно знаем друг друга, доктор Манес, – прошептал Хагай. – Помоги мне умереть, пожалуйста?

– Что-о-о?! Да ты с ума сошёл, коллега?! – воскликнул Давид. – Только сумасшедший может обратиться с такой нелепой просьбой к врачу! Если твои коллеги забыли клятву Гиппократа, то я всегда руководствуюсь ею!

– Нет, ты меня не понял, – упёрся Хагай. – Жизнь потеряла для меня смысл. У меня погибла семья – жена, дочь… Я лишился ног. За мной, калекой, некому ухаживать и дома у меня тоже нет.

– Но у тебя есть жизнь, коллега, – ободряюще улыбнулся доктор Манес. – Жить ты научишься и без ног, главное голова на плечах и руки в порядке. Ты же отличный хирург, доктор Гордон, или забыл об этом?

– Нет, теперь я не хирург, а жалкий калека, – возразил Хагай. – Я не могу стоять у операционного стола и проводить операции. Я никто, я не человек, а его жалкое подобие, – он замолчал, а из глаз покатились слёзы.

– Ну-ну, коллега, – коснулся его плеча доктор Манес, – не стоит ставить на себе крест. Если ты появился на этой земле, значит…

– Ничего это не значит! – нервно огрызнулся Хагай. – Сейчас трудно здоровым людям, а калекам, таким, как я… Фашисты ненавидят евреев, а евреев-калек… Таких они даже за людей не считают. Варшава наводнена немецкими войсками, Польша стонет от вражеского нашествия, и…

Он не договорил, к горлу подкатил ком горечи, а из глаз снова полились слёзы. В палату вошла медсестра с подносом, на котором были разложены шприцы. После инъекции Гордон закрыл глаза и погрузился в сон, так необходимый для укрепления его здоровья. Один из больных схватил девушку за край халата.

– Что это за человек? – спросил он, кивая в сторону кровати Гордона. – Уже трое суток он у нас в палате, а мы ничего не знаем о нём.

– Кто он, спросите у него сами, когда в себя придёт, – ответила медсестра возмущённо. – Он такой же больной, как и все вы, и обладает такими же, как и у вас, правами. Вы меня поняли, Ряшевский?

– Да, я вас понял, прекрасная пани, – не унимался тот. – Но этот калека еврей и представляет для нас угрозу!

– Интересно, чем может представлять для вас угрозу несчастный, тяжело увеченный человек? – раскраснелась от негодования медсестра. – Это уж слишком! Он заслуживает не упрёков, а сострадания.

Развернувшись, она с гордо поднятой головой вышла из палаты. Ряшевский злорадно ухмыльнулся ей вслед и посмотрел на лежавшего рядом соседа.

– Ты не прав, – заявил тот. – Если ты ненавидишь евреев, то держи свои мысли при себе, а не высказывай их вслух. Иначе попадётся тот, кто думает иначе, чем ты, и… Вот он и будет представлять для тебя реальную опасность, чем беспомощный калека.

Ряшевский сконфуженно промолчал. Чтобы не вызвать гнев других больных, он закрыл глаза и затих, растворяясь в своих мыслях.

Перед отбытием в Варшаву Генрих Рихтер заглянул в кабинет старшего майора Забелина.

– Ты всё запомнил, капитан? – поинтересовался Андрон Сергеевич, выжидательно глядя ему в глаза.

– Можете не сомневаться, товарищ старший майор, – ответил Генрих. – Не беспокойтесь, всё сделаю так, как приказано.

– Но-но, от тебя никакой точности не требуется, тем более во вражеском тылу, – покачал укоризненно головой Андрон Сергеевич. – Составляя план твоих действий, мы, конечно же, старались предусмотреть всё. Но так не бывает, всего предусмотреть невозможно. План – это так, чтобы его придерживаться и не наломать дров, а ты должен будешь работать головой и пользоваться интуицией! А как это делать, ты знаешь… Ты же не новичок в разведке, товарищ Рихтер?

– Да, не новичок, – согласился с ним Генрих. – И головой работать умею.

– Вот и отлично, я спокоен за тебя, – подмигнул ему Андрон Сергеевич. – Главное на рожон не лезь и не ввязывайся в возможные авантюры. Действуй согласно обстоятельствам и наверняка! Документы у тебя надёжные, так что…

– Я всё понял, товарищ старший майор, – кивнул Генрих.

– Зря не рискуй, действуй осторожно. Найди того, о ком я тебе говорил, и он тебе поможет.

– Не беспокойтесь, навещу его в первую очередь, – пообещал Генрих.

– Тогда в добрый путь, капитан. Больше никого в помощь себе не привлекай, действуй самостоятельно.

– Всё понял, разрешите идти?

– Ступай и будь осторожен.

Рихтер вышел из кабинета и закрыл за собой дверь. «Чёрт возьми, я его будто в последний путь, на кладбище проводил», – подумал уныло Забелин и тут же поспешил отогнать от себя гнетущую мысль.

Любовь завладела Барбарой неожиданно. Каждый день с нетерпением она ожидала прихода Казимира Бзежинского, но тот не появлялся. И тогда в её сердце поселилась ноющая боль, связанная с бессонницей, сомнениями и муками.