Алекс Чин - Иудейка

Как только грузовики отъехали от больницы, из дверей корпуса тут же высыпали врачи и медсёстры. Обгоняя друг друга, они поспешили на помощь Гордону и доктору Манесу, который не подавал признаков жизни…

Сбавляя скорость, поезд подъехал к перрону и остановился. «Варшава!» – послышался голос проводника в проходе. «Значит я на месте, – подумал Генрих Рихтер, снимая с полки чемодан. – Пора к выходу…» Перрон был переполнен. «Полная идиллия, как будто Польша не оккупирована Германией и всюду царит мирная жизнь и благополучие…» – скептически улыбнулся разведчик.

…Целый день Генрих ходил по городу, в котором не был несколько лет. Опасаться ему было нечего – майор Забелин снабдил его надежными документами.

Отыскав тихую улочку на городской окраине, Генрих подошёл к подъезду и осмотрелся. После его стука в окне мелькнуло чьё-то лицо. Глухой мужской голос спросил:

– Кто там?

– Тот, кого вы, видимо, не ждёте, – отозвался Генрих с облегчением. – А мне вот дядю Збышека повидать надо.

– Для кого дядя Збышек, а для кого пан Секлюцкий, – пробубнил мужчина.

– А я Густав Валленштейн, – представился Генрих. – От кума вам, Олексия, привет привёз. Слышали о таком, пан Секлюцкий?

За окном появился свет, и мужчина сделал приглашающий жест рукой.

– Так-так, – сказал пан Секлюцкий, – значит, ты мне привет от кума привёз? – Он нахмурил озабоченно лоб и протянул правую руку: – Так где он? Давай его мне.

– Ах, да, – встрепенулся Генрих, передавая записку. – Вот, пожалуйста… Олексием собственноручно написанная.

– Давай, сам разберусь, – пан Секлюцкий водрузил на нос очки. – Узнаю почерк кума, – с улыбкой заявил он и более приветливо посмотрел на гостя: – А почему немецким именем представился? Вот взял бы и не пустил тебя на порог.

– А я и есть самый настоящий немец, – улыбнулся Генрих. – А в Варшаву приехал с документами австрийца. Могу предъявить, если не верите.

– Да ладно, – махнул рукой пан Секлюцкий. – Мне что немец, что поляк, что еврей, что русский. Лишь бы человек был хороший, а не фашистский прихвостень.

– Тогда будем считать, мы нашли общий язык, – объявил Генрих. – Давайте начнём наш разговор с того, как обстоят, с вашей точки зрения, дела в Варшаве и в Польше в целом.

– А дела наши плачевные, товарищ, гм-м-м… Как там тебя? – пан Секлюцкий смущённо шмыгнул и вопросительно посмотрел на гостя.

– Густав, – напомнил Генрих.

– Замучили нас фашисты германские, – продолжил пан Секлюцкий после паузы. – Хватают людей десятками прямо на улицах, затем пытают и убивают. Кого вешают, кого расстреливают. И чем дальше, тем хуже.

– А Сопротивление? Подпольные организации в Варшаве действуют? – поинтересовался Генрих.

– Действуют, но… – пан Секлюцкий замялся, подбирая слова. – Я бы сказал, что не в полную силу!

– Вот как, – усмехнулся Генрих. – А если точнее?

– Даже не знаю, как сказать, – развёл руками пан Секлюцкий. – Есть люди, хорошие, надёжные, но боятся они. Не за себя, не подумай. За семьи свои. Если к немцам кто-то попадётся, то не только самого запытают и убьют, но и родные разделят их участь.

– Работать с людьми надо, тогда они горы свернут, – вздохнув, посоветовал Генрих. – Надо убедить сомневающихся, что сейчас, ради спасения Родины, надо вести с немцами беспощадную борьбу! Они пришли в Польшу не на день или два, а навсегда. Немцы создают фашистскую империю и, если не выставить их вон, обратно, то Польша скоро станет составляющей Германии.

– Германии и СССР, – добавил, горько усмехнувшись, пан Секлюцкий. – Никогда бы не подумал, что русские договорятся с немцами и разделят нашу многострадальную страну на части.

– СССР ввёл войска по стратегическим соображениям, – мягко возразил Генрих. – Руководству Советской страны показалось важным обезопасить свою границу путём введения войск в Польшу. По-моему, русские поступили правильно, и…

– По-твоему, правильно, а по-моему, нет, – горячо возразил пан Секлюцкий. – Поляки справедливо считают и немцев, и русских врагами. И, что самое главное, нам здесь под немцем туго приходится, и тем, кто сейчас под русскими, тоже несладко.

Выслушав хозяина квартиры, Генрих поморщился. Он знал, что собеседник прав и советские войска на захваченных территориях ведут себя с местным населением «не совсем корректно», но сейчас не собирался дискутировать на эту тему.

– А какая у вас существует связь между подпольными группами? – посмотрел он на грустное лицо пана Секлюцкого.

– Связь? О чём ты? – ухмыльнулся тот. – Изначально какие-никакие отношения поддерживались, но… Сначала провалилась одна группа, затем вторая и следом третья. Те, кто уцелел, оборвали все связи друг с другом и затаились. Так что в Варшаве сейчас затишье и растерянность.

– А причину провала вы не пытались выяснить? – заинтересовался Генрих. – Безграмотная работа подполья или хорошая работа гестапо?

– Сейчас искать причину затруднительно, – пожал плечами пан Секлюцкий. – Между группами связь утеряна. В нашей ячейке уверены, что не обошлось без предательства.

– Очень возможно, что провалы – дело работы предателя, – принялся размышлять вслух Генрих. – Но не исключено, что сработал провокатор.

– Провокатор? – округлил глаза Секлюцкий. – А с чего ты решил, что в Сопротивление мог затесаться провокатор? Во всех группах люди проверенные, и… Нет-нет, к нам не мог затесаться провокатор, это исключено!

– А я бы не был так уверен, – усомнился Генрих. – Немцы умеют готовить таких диверсантов и провокаторов, что они любого обведут вокруг пальца.

– Ну-у-у, если такой жук затесался в подполье, то как его выявить?

– Вот для этого я и прибыл в Варшаву, – ответил Генрих, хмуря лоб. – Я займусь выявлением провокатора и его устранением, а ты, дядя Збышек, будешь мне в этом помогать.

– Да, я уже прочёл про свои обязанности, – усмехнулся пан Секлюцкий. – Ну? С чего начнём, господин Валленштейн?

– Сначала я встану на учёт в комендатуру, – ответил Генрих. – И ещё… – он строго посмотрел на пана Секлюцкого. – Сними мне где-нибудь приличную комнату, дядя Збышек, и запомни: о нашем с тобой сотрудничестве не должна знать ни одна живая душа, понятно?

Казимир не пришёл, как обещал, на следующий день. Барбара жила с мамой «взаперти», строго придерживаясь правила «носа не высовывать» на улицу.

Когда Бзежинский не появился и на пятые сутки, изнывающая от безделья и тоски девушка заглянула в комнату матери. Эвелина спала, на стуле лежала открытая книга в старинном кожаном переплёте. Это была Гемара – еврейская Библия.

Барбара училась в польской школе и была воспитана на польской литературе и искусстве. Но отец научил её читать, писать и разговаривать на родном языке. Она не любила ходить с родителями на собрания общины и в Синагогу. Но, чтобы не отдаляться от традиций и устоев родной нации, уступая настоятельным просьбам матери и категоричным требованиям отца, читала еврейские книги, которых в их доме было немало. Они не вызывали любви в ее сердце. Особенно Барбара противилась чтению Талмуда. Многотомный свод правовых и религиозно-этических положений иудаизма был сложен для её понимания…