Ирина Островецкая - Хочу быть содержанкой

Когда Алина изъявила желание купить квартиру под стоматологический кабинет, я попросила мою подругу помочь ей в этом. Подруга, бывшая воспитательница детского сада, утратившая работу в дни путча, в то время уже вплотную занималась недвижимостью. Квартира была куплена, и, в день подписания договора купли-продажи, у меня на работе стали твориться странные, удивительные, и очень неприятные дела. Поток пациентов, по мановению волшебной палочки, полностью прекратился, зарплата была маленькой, а подработки не стало никакой, и очень скоро я взвыла от безденежья. В регистратуре говорили обо мне всякую чепуху, и откровенно смеялись надо мной, но больным моих талонов ни в коем случае не выдавали. Из ведущего специалиста поликлиники, в одно мгновение, я превратилась в самого заурядного, плохого врача с сомнительной репутацией, и мои пациенты бежали от меня, без оглядки, крупной рысью, как от чумы заморской, и пока я не знала, куда.

Дети мои встречали меня на пороге дома с надеждой на хоть какие-то деньги, а я приходила без ничего. И копейки в карманах не звенело. Хорошо, что когда-то бывший муж неожиданно притащил мешок муки к нам домой. Почему он так поступил, осталось тайной, но я была благодарна ему за заботу. Вот, той мукой мы с детьми и питались несколько недель подряд, пока мои пациенты не нашли дороги ко мне в кабинет, минуя регистратуру. Они рассказали, через какие передряги пробились ко мне. В регистратуре им давали любые талоны, а ко мне талонов никогда не случалось. Потом, вдруг, одной пациентке сообщили, что я давно умерла, а другой сказали, что я давно уехала в Канаду, и забыла о Киеве. А одному парнишке грубо всучили талон к Алине, и сказали, что я не веду приём вообще, потому что – старая и больная. Он зашёл ко мне какой-то перепуганный и обескураженный, сказал, что захотел проверить достоверность информации из регистратуры. Ему сказали одно, а на деле получилось совсем другое. В тот момент я, вполне здоровая и энергичная и готовая к работе, была в кабинете! Он застенчиво спросил, веду ли я приём, а потом, получив утвердительный ответ, разоткровенничался.

Я не понимала, что происходит до тех пор, пока однажды Люда не сказала мне, что Алина всех пациентов к себе переманивает, и обо мне нелестные слухи распускает. Тогда я рассмеялась и не поверила, в то время мы ещё крепко дружили с Алиной, но присмотревшись, я вдруг поняла, что Люда-то, оказывается, права, мои пациенты, толпами, стали постепенно и уверенно перекочёвывать к Алин!

Мы с Людой в то время работали в одном кабинете, но в разные смены, а Алина работала в кабинете рядом, в мою смену. Кабинет её был за стеной, по правую руку от меня, и я стала присматриваться, а когда увидела, кто к ней ходит, онемела от удивления и ужаса. Я увидела под её кабинетом пациентов, которые годами ходили ко мне. Люди настороженно отворачивались от меня, а в спину смотрели осуждающе, враждебно и о чём-то перешёптывались.

В то время дружба наша с Алиной ещё была крепкой и казалась нерушимой. После очередных тематических курсов повышения квалификации, я сагитировала Люду и Алину купить фотополимерную лампу на троих. Они согласились, и я купила лампу, три коробки фотополимерных материалов, объяснила, как ставятся такие пломбы, их примерную стоимость, и работа закипела.

Но, после покупки квартиры, поведение Алины резко изменилось в худшую сторону, по отношению ко мне. Теперь она смотрела на меня нагло, свысока, и надо было долго выпрашивать у неё лампу, чтобы сделать свою работу. А к весне и Люда не выдержала, и устроила скандал Алине в моём присутствии. Они вдвоём так кричали друг на друга, что я постаралась, быстрее, убраться из кабинета. Мне было больно и противно слушать ссору бывших подруг. В те минуты я не совсем понимала, что происходит, а если бы поняла, жизнь моя пошла бы другим путём. Мне и в голову не приходило, что, живя по их законам, я пошла бы на сделку с совестью, а денег было бы много. Однажды я вдруг вспомнила слова из песни Макаревича, что «иногда богаче нищий, тот, кто не успел скопить». Стало легче дышать…

Люда, в те моменты, вроде бы, и заступалась за меня, но когда я в мгновения той ссоры, мельком взглянула в её глаза, меня буквально обдало жгучим холодом прозрачной ненависти в ледяном взгляде этой странной женщины. К кому, не ко мне ли? Не обо мне беспокоилась Люда. Другое было у неё на уме, и глаза её, ледяные, в тот миг, горели ярким, жутким, дьявольским огнём, совсем не от сострадания ко мне, бедной и несчастной. Она стремилась разбить нашу дружбу с Алиной, а я не могла этого понять!

В тот день, во время ссоры, Люда отобрала право пользования лампой у Алины, и почти не заплатила ей за участие, сославшись на «использованность» и «подержанность» аппарата. В тот момент мне казалось такое решение проблемы справедливым, и я не стала возражать.

Я пыталась бороться со сложившейся ситуацией в отделении, как могла, но все мои попытки вернуть и нормализовать моё положение и наладить нормальную работу в отделении, сводились к моей мнительности и к тому, что меня окрестили неудачницей и немного сумасшедшей.

Сколько же я слёз пролила, сколько горьких дум передумала в дни, когда просиживала без работы всю смену, а у Алины под кабинетом собиралась толпа посетителей. Изменить что-либо было невозможно. Я оказалась неспособной выстоять в новом мире других, коммерческих отношений! Согласиться платить Алине те злосчастные сто пятьдесят рублей я уже не могла. У меня их просто не было в наличии! Те жалкие гроши, которые мне удавалось зарабатывать, я тратила на материалы, а остатки несла домой, но тех грошей, что, с таким трудом, доставались мне, не хватало, порой, даже на дорогу.

А хищная жизнь продолжалась и требовала новых жертв. Алина стала завсегдатаем моей компании друзей. Она решила прочно занять освободившуюся после меня нишу. Друзья не позвали, отгородились от меня, постарались забыть. Телефон, раньше, обычно, не дававший покоя, вдруг замолчал навсегда. В то время мой сын и моя дочь старательно учились в институтах. Сын учился легко. Студенчество пролетело над ним песней. Дочь понимала, как важны знания для овладения её профессией. Её надо было поддерживать, но у меня не было возможности сохранить приём, и поддержать детей было нечем. С великим трудом, я оплачивала образование детей. Отказывая себе решительно во всём, чудом наскребала нужные суммы для оплаты обучения. Людей, случайно пробиравшихся ко мне, у кабинета тут же забирала Алина, и смеялась мне в лицо, говорила, что у меня обе руки левые, а люди снова смотрели на меня осуждающе, и старались отвернуться при моём появлении. Что Алина говорила пациентам, для меня оставалось тайной. Нас в институте учили, чтобы мы берегли честь халата, и всегда выручали друг друга в тяжёлых ситуациях. На деле же получалось обратное: меня чернили и топили, как могли, а я не имела возможности препятствовать такому положению дел. В те дни я оставалась одна со своими проблемами. Апина была неприкасаема. Ей, действительно, абсолютно всё сходило с рук, даже то, что она заражала людей болезнью Боткина, используя по второму разу, недоиспользованные карпулы анестетиков. Я не знала, как защищаться. Такому в институте не учат!