Дмитрий Чулкин - Король идёт на Вы. Кофейная гуща

Она еще раз оглянулась. Лыжня. Соперница. Саша даже могла разглядеть ее глаза. Вдруг Саша с ужасом поняла, что догоняющая ее девушка – это она сама, только чуть-чуть моложе, года на три. «Не больше», – подумала Саша.

Вдалеке маячили елочки. «Ничего, – подумала Саша Георгиева. – Вот доеду до елочек и там скроюсь от себя».

«Черт побери, – подумал я. – Ну какая она теперь Георгиева? Не Георгиева она давно… Ну, оно и хорошо. Зато не будет обижаться, что я ее фамилию указал. Раз не твоя фамилия, так и обижаться нечего… Или обидится? Они ведь такие все… Как про других читать, так первые. А как про себя… Ох».

Я нехотя заменил везде фамилию Георгиева на что-то менее благозвучное. Затем, печально вздохнув, снова уткнулся в ноутбук.

Торговец Хью вышел из дома. После освещенной камином гостиной темнота словно дубиной ударила его.

Он прислушался. Ничего подозрительного слышно не было, обычный субботний вечер.

Где-то пела девушка, ей кто-то подыгрывал на флейте и гитаре.

Хью набрал полную грудь воздуха. «Воздух, – думал Хью, – был сегодня как-то особенно свеж. Так всегда мы сидим в затхлых помещениях. Когда приходит время умирать, мы выползаем и впервые за долгое время чувствуем, как хорошо жить».

В таком случае кто-то вздохнет и скажет: «Ах, как хорошо жить, как жалко умирать». А кто-то, наоборот, бодрой походкой постарается отогнать сомнения и страхи и философски отметит, что день для смерти выпал неплохой.

С кухни донесся запах дорогого кофе.

– На тебя сварить? – закричал мне король.

Я оставил попытки мыслить здраво и закричал королю:

– Да, Ваше Величество!

Король уселся в свое огромное кресло. «И откуда оно здесь взялось? – подумал я. – Не было же».

– Чем острить, скажи мне лучше, – произнес задумчиво король, – почему Саша Георгиева говорит, как мужчина: «я выбрал»?

Аня лежала у меня на плече и попивала зеленый чай. За стеной играла Талловская We used to know. В окно заглядывало прощающееся весеннее солнце. Извини, словно говорило оно, нам было очень хорошо вместе, но я и так слишком задержалось.

– Скажи, – спросила Аня. – Если бы мы все… Ты, я… Весь мир… Если бы это все было частью живого океана из Лемовского «Соляриса»…

Она встала напротив окна, так что я почти перестал видеть что-либо, кроме силуэта ее обнаженного тела.

– Если бы живой океан на определенной стадии смоделировал все, что нас окружает, и нас самих тоже… Как бы мы смогли понять, что это все ненастоящее?

Я взял с табуретки, служащей нам столом, свою чашку кофе. «Солнце. – подумал я, – Солнце… Как она красива. Или это я сошел с ума, и мне это только так кажется?»

И ответил:

– А зачем бы нам это было нужно?

Аня отошла от окна и села на меня так, что ее соски оказались напротив моего лица. Она сказала, глядя на меня сверху вниз:

– Чтобы знать правду.

Я дотронулся носом до ее правого соска.

– Да, чтобы знать правду! – повторила Аня, словно убеждая себя в чем-то.

Король закричал из кухни:

– Долго вы там еще?! Мне надо зайти забрать циркуль.

Я усмехнулся. Придумал бы что поправдоподобнее.

Я положил руки Ане на бедра и сказал:

– Если бы мы были частью разумного океана, который решил смоделировать нас всех, то это бы для нас ничего ровным счетом не значило. При условии, что модель была бы достаточно непротиворечива, чтобы мы могли ничего не замечать.

Я двинулся. Аня улыбнулась и чуть застонала. Я продолжил говорить:

– Этому океану пришлось бы изрядно постараться в своем моделировании. Фактически он бы проделал такую работу, что не стыдно было бы быть творением такого существа.

Я прикоснулся к Аниным соскам кончиками пальцев и стал двигаться чуть быстрее. Говорить стало очень тяжело, но я старался как мог:

– В сущности, мы и сейчас не очень-то осознаем, кто нас создал и зачем. Для того, чтобы осознать, что мы являемся моделью океана, нам для начала необходимо соприкоснуться с той его частью, что не задействована в моделировании нас.

Аня, похоже, совсем уже не слушала меня. Собрав все свои силы, я продолжал говорить:

– Или найти в модели такой изъян, который бы ясно говорил нам о том, что все происходящее имеет своей природой волю какого-то океана.

Я коснулся губами ее груди, а затем стал говорить, глядя ей прямо в глаза:

– Или хотя бы понять, что есть такие области вблизи нас, куда мы не можем… проникнуть…

Аня тихо всхлипнула и закрыла глаза. Из ее глаз полились слезы, она тихонько пискнула, слезла с меня и легла рядом. Я вытер со лба пот.

Солнце скрылось.

Я пошел на кухню делать кофе. Однако, выйдя из комнаты, я обнаружил поднос, на котором стояли две чашечки свежесваренного кофе.

Я взял поднос и зашел обратно в комнату. Аня лежала на кровати лицом вниз. Она и не заметила, что я вернулся менее чем за пять секунд.

Я продолжил свое перечисление:

– Или натолкнуться на волю, обладающую не объяснимыми в рамках нашей модели способностями. Как в «Солярисе».

Я присел на край кровати и стал смотреть на Аню. Она притворно нахмурилась и спросила:

– Что ты все время на меня так смотришь? Тебе что, так нравятся женские груди? Ты все время пытаешься мою потрогать.

Девушка надела маечку. Это, впрочем, не сильно помогло ей скрыться от моего взгляда.

– Я вижу, – отметил я, – что Живой океан тебя теперь интересует гораздо меньше.

Хью не думал, что это начнется так скоро. Это дерево было слишком холодным. Дерево не может быть таким холодным.

Торговец стоял, прижавшись спиной к огромному дубу, стоящему на самой опушке лесной чащи. Полная луна окрасила его лицо бледным серебром.

Впрочем, если бы луна сменилась солнцем, лицо Хью не стало бы более румяным.

Хью умирал.

Глафира схватила кролика на руки и прижала его к своей пышной груди.

– Зайчик, – прошептала она. – Миленький зайчик.

Глафира опустила кролика обратно на траву. Весеннее солнышко пригревало ее длинные темные волосы. Ее босые ноги неслышно ступали по мягкой зеленой травке.

Зайчик, покоренный Глафирой, прыгал теперь за ней и тихонько пофыркивал. Девушка подбежала к однорукому Роме и присела рядом с ним на скамеечку.

– Ромочка, – сказала Глафира инвалиду. – Ромочка, сможешь ли ты простить меня? Я так ошибалась.

Рома ласково, но строго посмотрел на Глафиру и ответил:

– Нет. Ты не ошибалась, это я был дурак. Я не должен был позволить тебе отрубить мою руку, я сам виноват. На то и щука в озере, чтобы карась не дремал. Мы должны контролировать все. Даже тех, кто нам дорог.