Маргарита Агашина - Девичник

Засунул под газету осторожно,
под смятый порох грязного белья, —
ты постарался сделать все, что можно,
лишь только с ней не встретилась бы я!

…В глаза ей, что ли, посмотреть
подольше?..
Да что она? Да разве дело в ней?..
Я порвала сейчас гораздо больше,
чем карточку любовницы твоей.

Что ж! Вынесу еще одну потерю,
обиду, горечь — как ни назови.
Но никогда, ни разу не поверю
твоим словам и книгам о любви!

Справилась и с этой трудной ношей
Воля непонятная моя.
Вот опять о том, что ты — хороший,
Дочери рассказываю я.

Дочка рада! Дочка смотрит в оба.
Ловит слово каждое мое!
Видно, ей давно хотелось, чтобы
Был отец хороший у нее.

Только вдруг, как могут только дети,
Говорит без страха и стыда:
— Если папа лучше всех на свете,
Почему ты грустная всегда?..

То ли больно, то ли стыдно стало.
Что я дальше ей сказать должна?
Я сказала:
— Просто я устала.
Потому что я всегда одна.

Дочка брови сдвинула упрямо,
На косичках дрогнули банты.
Подошла ко мне. Прижалась.
— Мама!
Лучше всех на свете только ты.

Но мне бывает в тягость дружба,
Когда порой услышу я,
Что я жила не так, как нужно —
Мне говорят мои друзья.

Что мало песен написала,
Что не боролась, а ждала,
Что не жила, а угасала,
Что не горела, а жила.

Что я сама себя сгубила,
Сама себя не сберегла…
А я жила — тебя любила!
А я — счастливая жила!

Я не хочу начать сначала,
Ни изменить, ни повторить!
И разве это так уж мало:
Все время ждать,
Всю жизнь любить?

Я по утрам, как все, встаю.
Но как же мне вставать не хочется!
Не от забот я устаю —
Я устаю от одиночества.

Я полюбила вечера
За то, что к вечеру доверчиво
Спадает с плеч моя жара —
Мои дела сдаются к вечеру.

Я дни тяжелые люблю
За то, что ждать на помощь некого
И о себе подумать некогда.
От трудных дней я крепче сплю.

Но снова утро настает!
И мне опять вставать не хочется,
И врать, что все — наоборот:
Что я устала от забот,
Что мне плевать на одиночество.

Мне приходилось слышать часто
Непостижимые слова,
Что баба любит быть несчастной,
Что баба — муками жива.

И не скупилась на ухабы
Дорога долгая моя,
Чтобы не раз обычной бабой —
Простой, обманутой и слабой —
Себя почувствовала я.

Но все упрямей с каждой мукой,
Не отрекаясь от тоски,
Овладевала я наукой
Любить свободу по-мужски!

И вот небабьей, новой властью
На волю вырвалась в пути!
И уж ни счастья, ни несчастья
Ты мне не можешь принести.

Гроза пришла светло и смело!
Но я в грозу ушла одна.
И лишь секунду пожалела,
что я горда, что я сильна.

Зачем она — ему ли, мне ли —
такая поздняя гроза?
Зачем еще позеленели
мои зеленые глаза…

Я этих слухов за моей спиной
Не то, чтобы ждала, но дожидалась:
Ничтожество, проученное мной,
Оно не зря ничтожеством осталось.
Ну, вот и ходят слухи стороной.
Но не от них и горечь, и усталость.

Но ты зачем, мой старый, умный друг,
Заметив, что я все-таки страдаю,
Заторопился, запрощался вдруг!
Зачем ты мне сказал:
— Предупреждаю!..

И я не сплю какую ночь подряд,
Какой рассвет не ведаю рассвета
Не потому, что люди говорят.
А потому, что друг поверил в это.

Шестнадцать строк об октябре —
О том, что иней на заре
Прошел по листьям сединой,
О том, что лето за спиной.

Шестнадцать строчек о тоске —
О том, что брошен на песке
Обломок легкого весла,
О том, что молодость прошла.

И вдруг, наперекор судьбе,
Шестнадцать строчек о тебе,
О том, что с давних пор не зря
Ты любишь ветры октября!

Шестнадцать строчек… Я живу.
Дубовый лист упал в траву.
Песок остыл. Ручей продрог.
А я живу!.. Шестнадцать строк.

Не вспомню бед, обид и вин.
Упрек не повторю.
Сухих, и значит, легких вин
Тебе не подарю.

Пусть ночь пройдет. И сто пройдет.
И где ты — все равно.
Тебя все ждет, тебя все ждет
Она — мое вино.

Она — не для того, кто слаб,
Она — крепка, чиста.
Горька, как слезы русских баб,
Как их любовь, проста.

Проста, горька и тяжела,
И от нее — больней!
Но — уж какая б ни была,
А ты вернешься к ней.

Тебя прошу не о любви,
А только об одном:
Ее ты водкой не зови,
Зови моим вином.

А мне — не нужно ничего.
И даже все равно —
Чиста ли совесть у того,
Кто пьет мое вино.

Зачем кольцуют белых чаек?
Зачем их мучают, когда
Не приручая — изучая,
Им дарят кольца навсегда?

А чайки бьются, в небо рвутся
И все по-своему кружат.
Они и плачут, и смеются,
Но только Волгой дорожат!

…Когда бывало, чтоб смеялась,
Чтоб я не плакала в лицо?
Не распаялось, не, сломалось
Давно дареное кольцо.

Оно, как прежде, золотится,
Оно молчит — и говорит!
Но и кольцованная птица,
Куда ей вздумалось, летит.

Что было, то было:
закат заалел…
Сама полюбила —
никто не велел.

Подруг не ругаю,
родных не корю.
В тепле замерзаю
и в стужу горю.

Что было, то было…
Скрывать не могла.
Я гордость забыла —
при всех подошла.

А он мне ответил:
— Не плачь, не велю.
Не ты виновата,
другую люблю…

Что было, то было!
И — нет ничего.
Люблю, как любила,
его одного.

Я плакать — не плачу:
мне он не велит.
А горе — не море.
Пройдет. Отболит.

Тише, годы! Все-то в сердце свято.
Тяжело и радостно — двоим.
Вы похожи на того солдата,
мною нареченного моим.

Все смешалось. Ландыш шевельнулся
на краю завьюженной земли.
Я не знаю: это он вернулся
или это Вы ко мне пришли.

Вам на плечи руки поднимаю —
сами руки падают назад:
это я впервые понимаю,
до чего не дожил тот солдат.