Маргарита Агашина - Девичник

Но стоявшим возле мостовой —
загорелый, сильный, высоченный —
взял сынишку на руки военный
и подбросил вверх над головой,
вверх, туда, где теплый майский ветер
встретил сына трепетом знамен.
И нигде, на целом белом свете,
не было счастливее, чем он,

этот сын моей родной земли,
этот мальчик с круглыми щеками,
на которых, словно ручейками,
высохшие слезы пролегли…

Вот и все.
Прохладно, вечереет.
Сумерки качнулись у окна.
Вот в такие сумерки в Корее
ожила проклятая война.

Но опять от края и до края
встал народ за Родину стеной;
не в стихах, а в битвах повторяя
быль, сейчас рассказанную мной.

Он, как мы, снесет бои и беды
и поднимет на руки сирот…
И корейский мальчик в День Победы
к гимнастерке воина прильнет.

…Я сына уложу сегодня рано,
не зажигая в комнате огня.
И далеко за краем океана
ты будешь слушать в этот час меня.

Поправит распустившиеся прядки
твоя простая теплая рука.
Ты, может быть, наклонишься к кроватке,
посмотришь на уснувшего сынка.

Закрутишь нервно пуговку на блузке,
начнешь платок к ресницам прижимать.
И ничего, что я пишу по-русски, —
ты все равно должна меня понять.

Твой муж летит над городом Либава,
под ним чужая мирная страна.
На это слово я имею право
затем, что я — такая — не одна!

Пускай оно несется, словно эхо,
за сотни гор, за тысячи морей.
Его во всех частях и странах света
услышат миллионы матерей.

Мы не хотим, чтобы на поле боя
опять шагали тысячи бойцов,
чтоб стало черным небо голубое,
чтоб дети оставались без отцов.

Ты тоже мать. Так встань же вместе с нами,
прижми ребенка своего к груди.
Ты не одна! Нас много — погляди:
в Москве, в Корее, в Лондоне, Вьетнаме.

Ты не одна! Нас много в этой схватке
за то, что мир — народам всей земли,
чтоб сын твой тихо спал в своей кроватке
и делал из бумаги корабли;

чтоб солнце, подымаясь на рассвете,
росою засверкало по траве,
чтобы смеялись, пели, жили дети
в Америке, в Корее и в Москве.

Отшумел веселый летний ливень,
Никому не причинивший зла.
Человек становится счастливей,
Если видит: вишня зацвела!

Вдруг ему становится дороже
Все родное, близкое навек.
Человек без этого не может.
Так уж он устроен, человек.

Вьются пчелы над петуньей синей.
Голубь набирает высоту.
Человек становится красивей,
Если рядом видит красоту.

У скрипучего причала
к речке клонится ветла…
Словно век не уезжала
я из этого села!

Только вот дождусь парома,
а потом — перевезут,
и останется до дома
только несколько минут.

Я пойду, шаги считая,
а навстречу мне — кусты
и поляна, золотая
от куриной слепоты.

Косит сено «Новый север» —
чуть не к небу ставят стог!
Кормовой лиловый клевер
брызнул медом из-под ног.

А за клевером — канава,
и над нею, в полутьме,
тетка Марья из райздрава
вяжет веники к зиме.

Улыбнулась, как бывало,
вся седая, как была…

Словно век не уезжала
я из этого села!

Захлопнуть окно —
И не ждать, и не звать.
И все — все равно.
И на все наплевать!

Но только упрямо
Стучится в виски:
За тонкие рамы
Не спрячешь тоски,

За чистые стекла
Не спрячешь беды.
Ударились в окна
Соцветья воды!

Я с детства умела
Уйти босиком
Отчаянно-смело
Под ливень и гром,

Чтоб в небе темно,
И земли не видать,
И все — все равно,
И на все наплевать!

И все — все равно,
Если знаешь одно:
Что только навстречу
Идти решено

И ливням, и граду!
И, словно в награду,
Засветится счастье
Подковами радуг.

И встанешь опять
На большие пути —
Не ждать и не звать,
А идти и идти!

Назло километрам
Шагнуть за порог
К разливам и ветрам
Широких дорог!

Поздний август пришел без оглядки,
задохнулся, устал, заспешил.
Он осинам бордовые латки
на зеленые платья нашил.

Под еловые сизые лапы
побросал с перехлестом дождей
сыроежек лиловые шляпы
и косматые губы груздей.

Взбудоражил тихоню Ветлугу,
приподнял и размыл берега;
разметал по колхозному лугу
молодые крутые стога.

В палисаднике вянет крушина,
жернова захлебнулись зерном.
На дороге буксует машина,
до отказа груженная льном!

Я об этом не жалею
и потом жалеть не буду,
что пришла я первой к пруду,
что поверила тебе я.
Тонко-тонко, гибко-гибко
никнут ветлы над прудами…

Даже первая ошибка
забывается с годами.

Я об этом не жалела,
что, вчера тебя встречая,
ничего не замечая,
я в глаза твои смотрела
долго-долго, много-много.
А теперь — ресницы вниз…

Даже узкая дорога
может на две разойтись.

На высоком берегу
Я стою.
Эту песню берегу —
не пою.

Кто-то бегает в пыли
босиком.
Улетают журавли
косяком.

Отцветает бересклет
у плетней.
Разгорается рассвет
все сильней.

Тихий ветер, коноплю
теребя,
слышал, знает, как люблю
я тебя.

У лесных застенчивых фиалок
вдруг смелеет запах по ночам…
Подошел и легкий полушалок
разметал по дрогнувшим плечам.

Пусть на нем, и ласковом, и ярком, —
голубые чистые края.
Но твоим приветам и подаркам
не умею радоваться я.

Не тебя, хорошего, мне жалко,
и не мне мила твоя гармонь.
И пушистым краем полушалка
Не согреть холодную ладонь.

Никакая роза алая
И не возле синих вод —
Так себе, травинка малая
В большом лугу живет.

Всех нарядов у травиночки —
Сама, как бирюза,
Да сверкучая росиночка —
Горючая слеза,

А соседи у травиночки —
Полынь да молочай.
Все бывало у травиночки:
И радость, и печаль.