Array Имруулькайс - Любовная лирика классических поэтов Востока

Ради тебя прахом я стал на путях красоты.
Жду: не пройдешь ли ты, пери моя, шах красоты.
Отблеск далекий светлого солнца лица твоего
Миру блестит на розах ланит, на устах красоты.
В сердце своем я — безумец — воздвиг сокровенный чертог
Для обитающей в двух необъятных мирах красоты.
То, что хотел я за век мой короткий в мире свершить,
Всем я пожертвовал, все я сложил в ногах красоты.
В миг незабвенный твою благосклонность видел Джами,
С этого мига он не отвергнут в глазах красоты.

Душу от этих душных одежд освободи скорей,
Смело кулах [79] Кулах — головной убор воина. заломи набекрень, растопчи короны царей!
Черный терновник на улице друга лучше цветущих роз.
Черным терновником, добрый друг, могилу мою усей.
С горя, как волос, я исхудал, в добычу тебе не гожусь.
Свей для охоты своей торока из жил и кожи моей.
Печень моя тоской сожжена, стенаю я и кричу.
Печень мою ножом распори или уста мне зашей.
Над изголовьем моим склонись как друг в мой последний миг.
Жгучие слезы мои осуши и горе мое развей.
Людям без сердца немилость твоя безразлична и милость твоя, —
Лусть я один все муки приму, что ты несешь для людей!
Коль потрясенного духом Джами смертью казнить решено,
Счастье дарящим в последний миг взглядом его убей!

Вздох моего кипариса ко мне ветерком донесен.
Жарко опять языками в груди моей пламень взметен.
Славлю твое восхожденье, светлый Сухайль [80] Сухайль — звезда Канопус, одна из наиболее ярких в небе. Йемена!
Сумрак предутренний в полдень светом твоим превращен.
Жгучими вздохами муки опалены мои губы,
Пламенем неугасимым весь я испепелен.
Я умолял: «Не гони меня в дверь — во тьму и безвестность!».
Был мне ответ: «В эту дверь навсегда тебе вход запрещен».
Даже вблизи от меня ты невидима мне, словно пери,
Так твой изменчивый образ воздушен и так утончен.
Золото желтых ланит, серебро моих слез зарывал я
В прах твоей дальней стези, за тобою всегда устремлен.
Не упрекай же Джами, что он знает лишь магию взглядов!
Все, что имеет он, — в этом; другого таланта лишен.

В моей груди — твоя обитель, но ускользаешь ты от взгляда.
Бальзам израненного сердца, стань для очей моих отрадой!
Печаль мой век укоротила, как жито на току спалила;
Но тысячу имей я жизней — все за тебя отдать бы надо.
Я сердцем — раб в аркане страсти, душой — заложник в стане бедствий.
Где помышлять мне о покое? Кто мне защита и ограда?
Доколе, странник, понапрасну внимать стенаниям свирели?
Прислушайся к моим рыданьям: в них и забвенье и услада!..
Мои стопы в кровавых ранах. А конь твой резвый вдаль несется…
Как понесу за ним попону — парчу роскошного наряда?
Посеял я зерно терпенья, но, словно жнец нетерпеливый,
Печаль серпом срезает стебли невсколосившегося ряда.
Сраженному мечом прищура, Джами одной твоей улыбкой
Возвращена душа живая — за муки долгие награда.

Когда ты, Кыбла красоты, свой лик откроешь нам,
Спиной к михрабу стану я, лицом — к твоим бровям.
Творя намаз, лицом своим я к Кыбле обращен;
О, если б и лицо твое, как солнце, было там!
Мой грех невольный мне прости! Увидишь ты сама
Ряды молящихся тебе, взглянув со стороны.
Твой лик всегда передо мной, но от его лучей,
Смятением охвачен, в тень я отступаю сам…
Вокруг я слышу гул молитв да тачек мерный звук,
Я втайне лишь тебе молюсь и чужд иным мольбам.
Как низко муэдзин [81] Муэдзин — мусульманский служитель культа, возглашающий с высокой башни (минарета) призывы к молитве. запел, когда увидел он
Твой стройный стан, твой дивный лик, несущий свет сердцам.
Заметив странника, ничком лежащего в пыли,
Знай: это я — Джами — лицом припал к твоим следам.

Взгляд мой, видящий мир земной, — от тебя.
Мир цветущий, как сад весной, — от тебя.
Пусть не светит мне серп молодой луны:
Дом мой полон яркой луной — от тебя.
Так ты мечешь аркан, что хотели бы все
Перенять бросок роковой — от тебя.
Кто увидел тебя, не укроется тот
Ни щитом, ни стеной крепостной — от тебя.
Роза хвасталась: я, мол, одежда ее.
Но ведь амбровый дух иной — от тебя.
И должна разорваться одежда твоя,
Чтоб упасть, отделиться кабой [82] Каба — верхняя мужская одежда. — от тебя.
Говоришь: «Что хочет Джами от меня?».
Я хочу лишь тебя самое — от тебя.

Меч обнажи, палач разлукиI Доколь мне, словно уголь, тлеть?
Как жить мне без нее мгновенье? Сто раз мне легче умереть.
Лети гонцом к ней, ветер утра! Неси мою живую душу!
Как тело без души, без милой мне здесь безжизненно хладеть.
Сама душа Ширин прекрасной, еще не зная мук разлуки,
Что знает о беде Фархада, кому весь век в труде кипеть?
Еще не вижу розоликой, но все шипы мне в грудь вонзались,
Зачем зовешь меня, садовник, коль розы нет — кому мне петь?
Зачем, о милый собеседник, ты просишь у меня рассказа?
Язык мой говорить не может, как попугай, попавший в сеть,
И пусть моим гореньем ярким озарены все страны света!
Я плачу, как свеча пылая, я осужден дотла сгореть.
Джами погиб в разлуке с милой… Эй, смерть, разграбь остатки жизни!
И пусть слова его взывают, звеня, как серебро и медь.

Нарциссы темных глаз твоих так томны, так опьянены,
Так для души моей они грозящим бедствием полны.
Ведь кроме тела и души меж нами не было преград.
Приди! Разлукою давно преграды эти сметены.
Как две ревнивицы, мои зеницы на тебя глядят
И, друг от друга утаясь, к тебе всегда обращены.
Что спорить радуге с луной? Пусть арками твоих бровей
Сольется радуга небес с блистающим серпом луны.
Настанет ночь — глаза твои, как два туранские стрелка,
В тени уснули… Луки их под изголовье им годны.
Непостижимы для ума твой стан, твой взгляд, твой нежный рот.
Хоть ум в познаньях и достиг неисследимой глубины.
Не спрашивайте у Джами о мире этом, мире том.
Все помыслы его теперь к единственной устремлены.