Юлия Друнина - Метель

Могло ли в окопном сне
Когда-то присниться мне?
Ничто не забудут, нет!
Присниться, что ордена
Солдатам своим страна
Вручит через сорок лет?
Что вспомню я в этот миг
«За родину!» хриплый крик?..

Пожилых не помню на войне,
Я уже не говорю про старых.
Правда, вспоминаю, как во сне,
О сорокалетних санитарах.
Мне они,
В мои семнадцать лет,
Виделись замшелыми дедками.
«Им, конечно, воевать не след,—
В блиндаже шушукалась с годками.—
Побинтуй, поползай под огнем,
Да еще в таких преклонных летах!»

Что ж, годки,
Давайте помянем
Наших «дедов»,
Пулями отпетых.
И в крутые,
Злые наши дни
Поглядим на тех,
Кому семнадцать.
Братцы, понимают ли они,
Как теперь
Нам тяжело сражаться?
Побинтуй, поползай под огнем,
Да еще в таких преклонных летах!..
Мой передний край —
Всю жизнь на нем
Быть тому,
Кто числится в поэтах.
Вечно будет
Жизнь давать под дых.
Вечно будешь
Вспыхивать как порох…

Ныне щеголяют в «молодых»
Те, кому давно уже за сорок…

И я, конечно,
По весне тоскую,
Но искуситель-Мефистофель слаб:
Пусть предложил мне
Цену хоть какую —
Окопной юности
Не отдала б!
Пусть предложил бы:
— Хочешь восемнадцать,
Отдав взамен
Окопные года?..—
Я б только усмехнулась:
— Сторговаться
Со мною
Не сумеешь никогда!
На тех весах,
Где боль и честь народа,
На тех весах,
Точней которых нет,
Четыре страшных
И прекрасных года
В душе перетянули
Сорок лет.
Без этих лет
Я — море без прибоя.
Что я без них? —
Дровишки без костра.
Лишь тот постиг,
Что значила «сестра»,
Кто призывал ее
На поле боя.
И разве слово гордое «Поэт»
С высоким этим званием
Сравнится?

Четыре года.
После — сорок лет.
Погибших молодеющие лица…

Дышали мы
Пороховою пылью,
При артналетах
Падали в кювет.
Совсем не все
Матросовыми были,
А лишь Матросовым
Забвенья нет.

И то не всем.
Война — такое дело:
Порою без следа
Под корень жнет…
Да разве сердце
Почестей хотело,
Когда взлетело
Хриплое «вперед!»?

Нет, никого я
Упрекать не буду —
Откуда знать
Мильонов имена?
И все же позабытых нет,
Покуда
Чтит неизвестных воинов
Страна…

Нет, не мечтали
Никогда о рае
Крещенные железом и огнем
Всю жизнь была я
На переднем крае
И умереть
Хотела бы на нем.

Своим не верю
Юбилейным датам,
Меня не хлопай.
Старость,
По плечу.
Я в армии Поэзии
Солдатом
Сражаться до последнего
Хочу.

Еще вчера
Здесь царствовало лето —
Сегодня осень
Занимает трон.
Как на параде воинском ракеты,
Армады туч
Ползут со всех сторон.

И, в небеса насупленные глядя,
Уже я слышу
Первый гром вдали…
Как хочется,
Чтоб только на параде
Ракеты исполинские ползли!

Хоть небоскребы
Жадно душат
Ее в объятиях своих,
В глаза бросается
Церквушка —
Веселый теремок,
Игрушка,
Меж громких од
Негромкий стих.

Нет Поклонной горы,
Ее срыли…
Ночами
В котлован,
Где бульдозеры спят,
Собираются мертвые однополчане —
Миллионы убитых солдат.
Миллионы на марше,
За ротою рота,
Голоса в шуме ветра слышны:
«Почему, отчего
Так безжалостен кто-то
К ветеранам Великой войны?
Дайте, люди.
Погибшим за родину слово,
Чутко вслушайтесь
В гневную речь.
Почему, отчего
Убивают нас снова —
Беспощаден бездарности меч.
Громче бейте в набат,
Наши деды и внуки —
Знаем,
Вы заступились за нас.
Оттолкните от мрамора
Жадные руки! —
Иль ушло Благородство
В запас?..»

Собираются мертвые однополчане
В котлован,
Где бульдозеры спят.
Нет Поклонной горы.
Но взывают ночами
К нам мильоны убитых солдат.

Никитские ворота…
Вновь влечет
Меня в кварталы старые упорно.
Еще он жив —
Мой скромный старичок:
Малюсенький кинотеатр «Повторный».
Когда-то был
Весьма известен он,
И «вся Москва»
Толпилась в душном зале.
Его шикарно звали «Унион»,
И мы туда с уроков убегали.
Сбегал министр юстиции Кравцов —
В те дни
Мой одноклассник молчаливый.
Обычный рост, обычное лицо —
Как предсказать
Его судьбу могли вы?
Борис был самым тихим
Из ребят,
Казался робким увальнем порою…
В войну
Огонь он вызвал
На себя
И получил юнцом
Звезду Героя…
А поэтесса Друнина тогда
Считалась в школе
Попросту тупицей…
Когда б вернуться
В прошлые года,
Я на «отлично»
Стала бы учиться!
…Опять глазам и сердцу горячо,
Вновь слышу пенье
Пионерских горнов.
Как хорошо,
Что жив мой старичок —
Кинотеатр по имени «Повторный»
Что милый остров детства
Не снесли,
Хоть город наш
Коробками усеян.
Сажусь за руль —
Рванулись «Жигули»
От памятника Гоголю К бассейну.
(Безлик сей Гоголь.
Прежний [1] Скульптура Н. А. Андреева. спрятан в дворик,
Кто объяснит,
Зачем и почему?
Пускай здесь разбирается
Историк —
Я трансплантаций этих
Не пойму.
Зачем и Пушкина
Тревожить было надо?
Венчал Москву,
В раздумья погружен…
Перенесли!
Теперь перед громадой
Из стали и стекла
Томится он…)
Бассейн —
Здесь храм Спасителя стоял,
Воздвигнутый еще
Во время оно
В честь воинов,
В честь тех,
Кто преподал
Урок надменному Наполеону.
О, как была
Оскорблена Расея,
Когда святыню
Превратили в пшик!
Густой туман
Клубится над бассейном,
А в том тумане
Кирасира лик…
Опять глазам и сердцу горячо,
Вновь слышу пенье
Пионерских горнов.
Как хорошо,
Что жив мой старичок —
Малюсенький кинотеатр «Повторный»!

Нам жилось и дышалось легче
Оттого, что был рядом друг,
Не умевший сутулить плечи,
По призванию политрук.
Комиссар, что единым словом
Полк поднять бы
В атаку мог…
Знаменитый поэт,
Лавровый
Он с усмешкой
Носил венок.
Подлецы перед ним смолкали,
Уползали льстецы с пути.
Мог чужую беду
Руками
Слуцкий запросто развести.
Но рвануло из рук оружье —
Уходила с земли жена.
Даже им
От вселенской стужи
Не была она спасена…
Сам себя
Присудил к забвенью,
Стиснул зубы — и замолчал
Самый сильный
Из поколенья
Гуманистов-однополчан…

Друг! Беда тебя подкосила,
Но воюет твоя строка.
Словно колокол,
Над Россией
Бьется сердце политрука.