Александр Верт - Молчание. На грани шепота

Принц отступил от кресла в темноту, но его зловещую усмешку Ювэй успела увидеть, а он продолжал:

− Завтра я стану стабилен. Без моего желания ничего не случится, и вот тогда я смогу творить все, что захочу, а хочу я многого, слишком многого.

Ювэй вздохнула, не понимая: бояться ей, сочувствовать или просто смеяться над этим вкрадчивым «хочу».

− Я хочу, чтобы ты была не только моим адъютантом, но и другом, − сказал принц, вынырнув из мрака и занимая свое место за столом.

Только теперь Ювэй поняла, что все это время свечи освещали всю комнату, и он не отступал в темноту − он ее создавал. Вот это действительно ее поразило, но, махнув рукой, она кивнула.

− Я понимаю.

Страшно ей уже не было, да и понять принца лучше ей тоже хотелось, потому она спокойно обещала:

− Я постараюсь помочь, ну и о шалостях тоже рассказать могу.

Она даже улыбнулась, почему-то представляя, что принц, невзирая на свою бледность и худобу, был бы озорным мальчишкой, а с его магией в его жизни могло быть немало приключений, часть из которых можно пережить будучи взрослым.

Она поднялась, не пытаясь отогнать сущие глупости о детских играх, воздушных змеях и скачке верхом. И почему она думает, что это все может понравиться Гэримонду? Вот это было не ясно, но она даже не сомневалась, опускаясь на колени у его кресла.

− Я поклялась в верности вашему отцу, − сказала она, глядя на принца. – Теперь я клянусь вам, принц Гэримонд. Я – Ювэй Тэрвис – клянусь защищать вас до последней секунды своей жизни, до последней капли крови. Я пойду с вами, куда угодно, и сделаю все, что вы мне прикажете, без лишних вопросов и сомнений. Я останусь с вами навсегда.

Они смотрели друг другу в глаза. Оба понимали, что слова клятвы как-то сами собой изменились в ее устах, но почему-то оба не удивлялись этому. Ювэй доверялась своей судьбе, а Гэримонд мысленно спрашивал, сам себе не веря:

«Она действительно ничего не знает или просто боится об этом говорить?»

− Она не знает ничего. Такой вот у нее бестолковый хранитель, − сказал ему хранитель аграафов несколько дней назад, и как бы Гэримонд к нему ни относился, а в этом ему приходилось верить.

− Я принимаю твою клятву, − прошептал принц.

В этот миг ее взгляд, полный решимости, переменился, заполняясь сочувствием, если не сказать того хуже – жалостью.

Принц горько улыбнулся и отвернулся от нее, качая головой.

− Это равнозначно поражению, − прошептал он едва слышно.

Ювэй вздрогнула, но не успела ничего сказать, он вдруг рассмеялся.

− Я же просил! Не «вы», а «ты». Неужели это так сложно?

− Но это же клятва…

− Не начинай, − он небрежно отмахнулся, а камень на его руке вспыхивал, сиял, искрился переливами, а потом резко затихал, и все обрывалось, будто не было никакого волнения и клятв. Просто он улыбался, как мальчишка, а она улыбалась в ответ.

Они еще говорили немного о пустяках, а потом он просто показал ей комнату, в которой сами собой появились ее вещи. Даже мебель была та же.

− Спокойной ночи, − сказал ей принц и ушел к себе, оставив Ювэй одну, а она никак не могла прийти в себя и, даже лежа в кровати, долго думала о принце.

«Что ж, это равнозначно поражению», − вспоминала она его слова и никак не могла понять, что же это могло значить.

«Оставаться один я не хочу», − сказал он ей сегодня, но, что он имел в виду, она тоже не знала, просто чувствовала что-то, вставала и будто во сне шла к нему.

У двери, конечно, застыла, задумалась на миг, но тут же поддалась странному порыву. Открыла дверь и шагнула в спальню принца.

Свечи давно потухли. Окна были закрыты, но шторы отчего-то покачивались, будто их трепал ветер. Тени танцевали по стенам − густые, черные, но Ювэй не испугалась.

«Я имею право сюда приходить», − сказала она сама себе, не понимая, откуда в ней такая уверенность.

Она шагнула к кровати и увидела принца. Он спал на боку, повернувшись к ней спиной, поджав к груди колени и кутаясь в плед, но часть белой спины с острыми шипами позвонков была открыта. Тьма металась по ней, плясала и почему-то злила Ювэй.

Она не удержалась. Протянула к нему руку и коснулась плеча.

Тьма застыла, но в ее разум тут же ворвалось новое видение.

…Жесткие хвосты, подобно кнутам, сковывают движения. Их острые концы безжалостно впиваются в тело, но вместо боли приходила слабость. Тело немело, замерзало, а вокруг пылало синее пламя, окутанное мраком.

От жары и страха дышать с каждым мигом было все тяжелее.

Тело становилось чужим.

Глаза безвольно закрываются, и сердце будто замирает… на грани пустоты…

…но в этот миг внутри вдруг вспыхивает решимость! Глаза открываются. По телу проходит жар. Мрак впереди перестает быть страшным.

Удается даже подняться на ноги. Больше не нужен свет, не нужна надежда. Иллюзий не осталось, потому что тьма подчиняется взмаху руки. Нарастает, но подчиняется, как безумный шторм, вызванный магом, но, как бы ты ее ни держал, она обрушивается волной, накрывает, растворяет, превращает в пустоту, но даже там остается усмешка.

Завтра все закончится…

Ювэй отдернула руку, но не стала убегать. Теперь она точно знала, что это не ее кошмар, и ей было грустно от осознания, что помочь она не может, разве что оставаться рядом.

Гэримонд открыл глаза, чувствуя себя изжеванным куском мяса, которое страшное чудовище все же выплюнуло, предпочитая не есть. С такими снами, как у него сложно было отдыхать, но и не спать вовсе было невозможно. Все эти видения требовали его присутствия.

Сквозь плотно задернутые шторы пробивались лучи рассветного солнца, будто специально дразня его надеждой на этот день. Ему говорили, что скоро все закончится, но он не верил, и потому отворачивался от солнца, но тут же замирал в недоумении.

Рядом, чуть приоткрыв влажные губы, мирно спала Ювэй. Как она тут оказалась, Гэримонд не мог понять и долго рассматривал ее спокойное лицо. Если она действительно с ним связана, пришла ли она сама или он ночью сам переместил ее в свою постель?

«А что? – нервно усмехаясь, думал он. – Я мог. Она ведь была так рядом».

Признаваться, что сегодня ночью было действительно тяжело и страшно, он не хотел, а уж признаваться, что был готов ее держать силой, и подавно.

Больше всего смущало, что он ее не почувствовал, совсем. Будто не было у нее никакой ауры, будто не было у него самого особых инстинктов.

«Может, она мне мерещится?» − подумал Гэримонд и протянул к ней руку.

Затаив дыхание, коснулся ее щеки, не веря, что она реальна. Ее кожа оказалась теплой, а дыхание мирным, только оно стало глубже. Губы тронула улыбка, словно она была рада его осторожному прикосновению. Он не удержался и провел пальцем по ее губам, едва касаясь, не дыша, и тут же отдернул руку, видя, как дрогнули ее ресницы.