Томас Томас - Маска Локи

– Ты можешь взглянуть на меня, – сказал кто-то по-французски, чуть шепелявя.

Медленно открыв глаза, Бертран увидел острое лезвие, приставленное к его носу. За ножом и рукой, его держащей, угадывалось смуглое лицо с густыми усами и горящими глазами.

– Знаешь ли ты, кто я?

– Н-нет.

– Я Хасан ас-Сабах, основатель Ордена ассасинов, чью землю ты насилуешь своим длинным мечом.

– М-м… Ай!

– Мне одна тысяча две сотни и девять десятков ваших лет. Я старше вашего Бога Иисуса, верно? И я все еще жив. – При этих словах губы ассасина растянулись в улыбке. – Каждые сорок лет я разыгрываю сцену собственной смерти и удаляюсь на время. А потом возвращаюсь и вновь юношей вступаю в Орден. Наверное, твой Бог Иисус делает то же самое.

– Господь – спасение мое, – просипел Бертран.

– Ты не понимаешь меня?

– Пощади, господин, и я буду служить тебе!

– Пощадить?

– Даруй мне жизнь! Не убивай меня! – пробормотал Бертран, едва ли осознавая, что говорит.

– Только Аллах может даровать жизнь. И только Ариман может продлить ее дольше положенного срока. Но тебе не дано этого знать.

– Я сделаю все, что ты прикажешь! Пойду, куда ты велишь. Буду служить тебе так, как ты пожелаешь.

– Но мне ничего не нужно, – спокойно сказал Хасан. И с улыбкой вонзил клинок в левый открытый глаз Бертрана. Рука его не дрожала. Кинжал вошел в мозг, и голова христианина, дернувшись, откинулась назад. Хасан подхватил тело за шею. Портя воздух, вытекли нечистоты.

Когда судороги стихли, он опустил Бертрана рядом с тамплиером. Тамплиер, с горечью отметил Хасан, умер достойно, без мольбы и обещаний. Он просто посмотрел на ассасина с ненавистью.

На сей раз Хасан вытер клинок об одежды убитого. То, что он совершил этой ночью, сделано не ради устрашения. Это самое обыкновенное убийство.

В свете свечи он уловил движение. Полог шатра медленно опускался.

– Стой, друг, – сказал Хасан.

Ткань поднялась. За ней блеснули зрачки.

– Почему ты назвал меня другом? – требовательно спросил старческий голос.

Это был ассасин, которому следовало оставаться в Аламуте и наслаждаться прелестями Тайного Сада. Но он двинулся на запах резни.

– Разве ты не Али аль-Хаттах, погонщик верблюдов, который однажды подшутил над Хасаном?

– Мой язык не раз говорил глупости, чтобы отвлечь старика и облегчить его страдания. Я был просто дерзким мальчишкой, и дым делал меня легкомысленным.

– Это были хорошие шутки, Али.

– Никто из ныне живущих не помнит их.

– Я помню.

– Нет, господин. Ты мертв. Мы погребли тебя в песке в полудне пути отсюда. Я сам оборачивал полотном твои ноги.

– Ноги нищего. Ноги какого-то отверженного.

– Твои ноги, мой господин Хасан. Я хорошо знал твои ноги, ты достаточно пинал ими меня.

– Это шло на пользу твоей голове, Али.

– Ты не пинал меня в голову, господин.

– Я знаю. Твоя задница была мягче, чем голова.

– Сейчас это не так. – Старик усмехнулся.

– Вспомни, Али.

Старик вгляделся в глубь шатра, туда, где за поверженными телами виднелась стройная фигура Хасана и плясала на стене его тень.

– Нет, господин. Я не должен вспоминать. Не сочти за неуважение, но если я вспомню, то не смогу молчать. А если начну рассказывать, они скажут, что мой мозг размягчился, как масло. И ничем хорошим для меня это не кончится.

– Мудро говоришь.

– Никогда не умирай, Хасан. И никогда не рассказывай мне, как ты живешь.

Полог опустился, и старик исчез. Хасан услышал шарканье туфель по песку.

На следующий день, перед самым рассветом, сарацинские конники под командованием молодого воина, некоего Ахмеда ибн Али, двигались по дороге на Тирзу. Они шли с востока. Когда первые солнечные лучи осветили их спины, Ахмед увидел загадочную картину.

Свет падал на глубокую расселину к северу от дороги, справа от Ахмеда. Как только яркое солнце осветило ее, воздух наполнился стонами безумцев. То были христиане, в белых плащах с красными крестами, конные и пешие. Многие с непокрытыми головами, двое – почти голые, обмотанные белыми плащами.

По команде Ахмеда воины обнажили мечи и поскакали наперерез сумасшедшим. Христиане не сопротивлялись. Те, что бежали, пали на колени, конные спешились.

Ахмед выстроил безумцев в два ряда, направляя их жестами, и отправил по дороге на Балатах. Там находился временный лагерь военачальника.

– Господин!

Саладин наблюдал за прыжками молодого жеребца.

Объездчик, юноша лет шестнадцати, который в лучшие времена мог бы быть главным конюшим, едва касался хлыстом конских ног. Саладин заметил, что объездчик выдерживает время между ударами и жеребец понимает это как намек. Причиняет ли он животному боль, чтобы добиться повиновения? Или жеребцу просто нравится выполнять фигуры джигитовки? Но Саладин не хотел спрашивать юношу. Тот знал, как надо ответить, и вполне мог солгать. Поэтому Саладин решил сам найти разгадку.

– Мой господин!

Саладин оторвал взгляд от жеребца и посмотрел на вестника.

– Да?

– Ахмед ибн Али привел пленных из Тирзы.

– Пленных? В какой же битве он взял их?

– Битвы не было, мой господин. Они сами сдались по дороге.

– Очень странно. Они были пешие? Вероятно, потеряли оружие?

– Они бежали, спасаясь от смерти.

– От Ахмеда?

– Из-под Аламута – так они сказали.

– Из-под Аламута? Даже франки не так глупы, чтобы пытаться захватить эту крепость. Это что, какие-нибудь мародеры?

Саладин заметил, что юноша сначала обдумал ответ. Именно этому он старался обучить всех своих подчиненных.

– Нет, мой господин. Ахмед сказал, что это наемники и полукровки. Они бежали, как свора испуганных собак, конные во главе, а пешие тащились сзади, взывая о помощи.

– За ними гнались гашишиины?

– Гашишиинов никто не видел.

Саладин вздохнул:

– Приведи их ко мне через два часа.

В назначенный час франки и их слуги сидели на плотно утрамбованной площадке между шатрами. Страдая от жары, они откинули капюшоны из железных колец и шерстяные головные покрывала. Саладин велел не давать пленным воды до тех пор, пока не решит, что от них лучше потребовать.

Стоя перед шатром, он смотрел на два десятка пленных. Их охраняли воины, вооруженные копьями.

– Есть ли среди вас тамплиеры? – спросил Саладин на чистом французском языке.

Франки, щурясь от яркого света, уставились на него. Судя по снаряжению, человек восемь из них точно были норманнами. Шестеро держались вместе. Они настороженно сидели на корточках, очевидно, оценивая ситуацию и взвешивая шансы в рукопашной схватке. Тамплиеры… Или Саладин не знает европейцев.

– Те из вас, кто рассчитывает на выкуп, встаньте с этой стороны. Я приму плату в обмен на доблестных воинов…