Максим Оськин - Главнокомандующие фронтами и заговор 1917 г.

60 батальонов — это примерно 50 тыс. штыков. Иными словами, полуторного превосходства в силах ген. А.Н. Куропаткину было мало; требовалось не менее чем двойное превосходство. Так, конечно, воевать можно. Но вот японцы почему-то не смущались своей численностью и смело шли вперед. И одерживали победы над отчаянно дравшимися русскими войсками, руководимыми нерешительным и всего опасавшимся полководцем. Неудивительно, что если против учеников-японцев А.Н. Куропаткин считал необходимым иметь двукратное превосходство в числе войск, то против учителей-немцев спустя десять лет он будет требовать уже не менее как трехкратного превосходства. Летом 1916 г. ген. А.Н. Куропаткин в должности главнокомандующего армиями Северного фронта будет иметь двукратное превосходство в силах над противостоявшими немцами, однако на наступление так и не отважится. Эпоха «колониальных генералов» дала России не только Скобелева, призывавшего, по примеру генералиссимуса А.В. Суворова, воевать не числом, а умением, но и требовавшего 2–3–4-кратного превосходства в силах над противником Куропаткина.

Одним из признаков того, что Ляоян якобы не стал проигранным сражением, по словам командующего русской армией, стала четкая и стройная организация отхода. Опять-таки цель войны — поражение противника — подменялась тем, что главное — это не потерпеть сильного поражения. Такая позиция в период Первой мировой войны станет присуща многим русским военачальникам, «научившимся» этому у Куропаткина в Маньчжурии. Теттау пишет: «То обстоятельство, что русская Маньчжурская армия после поражения, нанесенного ей под Ляояном, отступила не расстроенной, сохранив внешний порядок, послужило к тому, что ген. Куропаткину стали приписывать какой-то особый талант “мастера отступательных походов”. Такое признание за ген. Куропаткиным, не сумевшим проявить талантливость в боях с противником, и не пользовавшимся особым счастьем войны, какого-то особенного таланта предохранения своих войск от расстройства после полученных поражений, кроется главным образом в превратном понимании обстановки» {132} 132 Теттау фон. Куропаткин и его помощники. СПб.. 1914. Ч. 2. С. 8. .

Здесь проблема сложнее, чем кажется. У Куропаткина отсутствовала та воля, что дает полководцу решение на перелом хода сражения, если не всей войны. Взять тот же Ляоян. В ходе операции русские войска успешно отразили все атаки противника, а против обходящей группы генерала Куроки сосредоточили превосходящие силы, тем самым закрыв японцам перспективу развития обходящего маневра. Но как только встал вопрос об атаке, Куропаткин спасовал и приказал отступать. Личная смелость Куропаткина была налицо, что отмечается всеми участниками войны и ее исследователями. Время от времени А.Н. Куропаткин вместе со штабом появлялся где-либо вблизи от частей, ведших бой, и непременно на белом коне, пытаясь подражать М.Д. Скобелеву. В боях Куропаткин всегда держался уверенно и бесстрашно, что придавало сил колебавшимся военачальникам. Кроме того, «в Маньчжурии всякий офицер знал, где ночует Куропаткин» {133} 133 Игнатьев А.А. Пятьдесят лет в строю. М.. 1986. С. 444. . Это также придавало уверенности офицерскому корпусу.

Во время войны наблюдательный пункт Куропаткина всегда находился по крайней мере в зоне артиллерийского огня противника. В последние дни операции на Шахэ, когда русский центр прогибался от японских ударов, командующий лично возглавил контратаку одного из пехотных полков. Но вот смелости полководца не было, о чем прекрасно сказал А.А. Керсновский: «Генерал Куропаткин обладал лишь низшей из воинских добродетелей — личной храбростью. Храбрость может считаться достоинством лишь применительно к нижнему чину. От офицера, тем более от старшего начальника, требуется уже нечто гораздо большее. Офицер так же не смеет не быть храбрым, как не может не быть грамотным: это качество в нем подразумевается. Суворов формулировал это ясно, кратко и исчерпывающе: “Рядовому — храбрость, офицеру — неустрашимость, генералу — мужество”… Куропаткину (и больше, чем другим) не хватало “мужества” в суворовском понятии этого слова. Отличный администратор, генерал Куропаткин совершенно не был полководцем и сознавал это. Отсюда его неуверенность в себе» {134} 134 Керсновский А.А. История русской армии М.. 1994. Т. 3. С. 100. .

В ходе Ляоянского сражения вновь проявилась та особенность стиля командования, о которой уже говорилось выше. Это — вмешательство командующего в самые мелкие приказания подчиненных командиров. При этом мелочные распоряжения А.Н. Куропаткина, впрочем, не носили твердого и категорического характера. Тем самым, несмотря на то, что фактически всем он распоряжался лично, ответственность всегда могла быть возложена на того или иного подчиненного командира. Поэтому, уже вскоре командармы и комкоры даже ничего и не предпринимали без санкции ген. А.Н. Куропаткина, а тот жаловался на недостаток инициативы у своих подчиненных. Но кто же начисто отбивал эту инициативу?

Поражение под Ляояном вызвало недовольство в России. Исходя из этого, в сентябре 1904 г. ген. А.Н. Куропаткин издал приказ, где утверждал: «Пришло для нас время заставить японцев повиноваться нашей воле, ибо силы Маньчжурской армии ныне стали достаточны для перехода в наступление». Началась подготовка к наступлению, организовать которое командующий вновь не сумел. Наступательная операция на реке Шахэ 23 сентября — 4 октября не закончилась ничем, кроме больших потерь. Русские потеряли почти 45 тыс. чел., японцы — 27 тыс.

Что касается подготовки наступления, то перед его началом штабом командующего был издан документ под названием «Указания начальникам частей Маньчжурской армии от ротного до сотенного командиров и всем начальникам штабов». Здесь в очередной раз проявилась величайшая осторожность Куропаткина, стремившегося не столько победить, сколько не допустить поражения. «Наставления» говорили: «Сблизившись с противником, надо не спешить, кроме особо простых случаев, атакою его, пока разведкой конницей, охотниками и даже боем передовых частей не будет выяснена позиция, занятая противником, ее фланги, и примерно определены силы противника. Надо при этом помнить, что японцы весьма смело удлиняют свои фланги даже при небольших силах, занимая иногда на большом протяжении командующие сопки…» {135} 135 Цит. по: Ганин А.В. Оренбургские казаки в Русско-японской войне// Русско-японская война 1904–1905. Взгляд через столетие. М.. 2004. С. 293. Что могли сделать при таких указаниях даже и те командиры, что все-таки пытались рисковать, лишь бы выиграть бой?

При всем том командующий продолжал импонировать войскам. Во-первых, это зависело от простого обращения командующего с людьми. Военный врач вспоминал: «Однажды в наш госпиталь неожиданно приехал Куропаткин. Черные с сединою волосы, умный и твердый взгляд на серьезном, сумрачном лице, простой в обращении, без тени бурбонства и генеральства. Единственный из всех здешних генералов, он безусловно импонировал. Замечания его были дельны и лишены самодурства» {136} 136 Вересаев В.В. На Японской войне. Записки// Собр. соч. в 5 т. М.. 1961. Т. 3. С. 135. . Во-вторых, в уме ему никто не мог отказать — не хватало именно воли полководца. Что же касается второй главной составляющей полководческого дара — ума, то генералу Куропаткину не хватало гибкости ума. Между тем современная война требует немедленного и порой рискованного реагирования командира на изменение обстановки. В-третьих, подавляющее большинство высших русских генералов ничуть не были лучше.