Михаил Фостиков - Дневники казачьих офицеров

Еще больше меня удивил В. Т. Бабаев, [129] Бабаев Василий Терентьевич — казак ст. Усть-Лабинской ККВ. Окончил Майкопское техническое училище, Оренбургское казачье училище (1908). В Великой войне есаул 1-го Таманского генерала Безкровного полка ККВ, орден Святого Георгия 4-й ст. (на 1 января 1917 г.). В августе 1920 г. в числе 6 тысяч кубанских офицеров и военных чиновников сослан на Соловки. геройский командир 5-й сотни 1-го Таманского полка и георгиевский кавалер. Он также окончил наше Оренбургское казачье училище еще в 1908 году и теперь, летом 1919-го, он только в чине есаула. Он также ценит «только царское производство». Но чем он меня «убил» — так это то, как он сказал: «Я не верю в победу Добровольческой армии».

Бедняга… Он остался в Екатеринодаре и в 1920 году был сослан на Соловки.

И еще один сюрприз… На Красной улице у Войскового собора козыряю какому-то молодому и нарядно одетому кубанскому генералу. Рядом с ним хорошо знакомый мне 1-го Екатеринодарского полка хорунжий Косякин, родной племянник известного на Кубани генерала Косякина, [130] Косякин Петр Иванович — р. 4 октября 1842 г., из дворян ККВ, в слркбе с 1859 г. канониром конно-артиллерийской бригады ККВ, хорунжий за отличия (март 1863 г.), орден Святого Георгия 4-й ст. (август 1863 г.), полковник, командир 1-го Кубанского конного полка (апрель 1889 г.), атаман Темрюкского (1897), Майкопского отделов, генерал-майор (1899), старший помощник начальника Кубанской области и наказного атамана ККВ (с 20 января 1907 г.). бывшего помощника по военной части у Наказного Атамана генерала Бабыча. [131] Бабыч Михаил Павлович — р. 22 июля 1844 г. в ст. Нововеличковской ККВ, из потомственных дворян ККВ. Окончил Михайловский Воронежский кадетский корпус, юнкер Тарутинского великого герцога Ольденбургского полка, отчислен в полки ККВ. В Кавказской войне Георгиевский крест 4-й ст., произведен в прапорщики (1864), участник Русско-турецкой войны (1877–1878), Ахал-Текинской экспедиции (1880–1881), командовал армейскими полками, генерал-майор (6 мая 1899 г.), военный губернатор Карской области (1906–1908), генерал-лейтенант (22 апреля 1907 г.), начальник Кубанской области и наказной атаман ККВ (1908–1917), генерал от инфантерии (17 ноября 1914 г.). Зарублен красными под Кисловодском 20 октября 1918 г. В апреле 1919 г. перезахоронен в Екатеринодарском войсковом соборе. Косякин остановился и подошел ко мне. Генерал почему-то тоже остановился. Взяв под козырек, Косякин произносит, адресуясь ко мне:

— Его превосходительство, генерал-майор Павличенко. [132] Павличенко Иван Диомидович — р. в 1889 г., казак ст. Шку-ринской ККВ, в службе казаком в 1-м Запорожском Императрицы Екатерины Великой полку ККВ, урядник конвоя наместника на Кавказе. В Великой войне георгиевский кавалер. Окончил 1-ю Тифлисскую школу прапорщиков (1915), сотник 1-го Запорожского полка (1917). В Добровольческой армии и ВСЮР, полковник, командир того же полка (20 апреля 1919 г.), командующий 2-й бригадой 1-й Конной дивизии, генерал-майор (2 июля 1919 г.), начальник 3-й Кубанской казачьей дивизии, в Русской Армии, о. Лемнос. В эмиграции в Сербии, Перу, умер в Бразилии 9 августа 1961 г.

«Так вот он… тот самый кубанский самородок-герой», — пронеслось в голове.

Он спокойно, но не по-генеральски подает мне руку. На нем отличного защитного цвета гимнастерка и темно-синие диагоналевые бриджи с генеральскими лампасами. На ногах — хорошо сидящие горские ноговицы и чувяки. На генеральских погонах вензельная буква «Е» с короной — эмблема 1-го Запорожского, Императрицы Екатерины II полка. На голове каракулевая папаха крупного курпея черного барашка с восемью галунами по верху алого войскового цвета. Он туго затянут ремнем щегольского кавказского оружия. Вид очень нарядный. Все на нем новенькое и стильное, но он так просто смотрит на меня, словно изучая того, о котором что-то слышал. Он молчит.

— Вы получили телеграмму от генерала Врангеля? — спрашивает меня Косякин.

— От генерала Врангеля?., какую? — удивленно спрашиваю его.

— Да он же предлагал Вам должность командира его конвоя в две сотни казаков. И я, как его адъютант, сам отправил ее Вам в Майкоп! Там Вас видел генерал Бабиев и рекомендовал генералу Врангелю!

Я слушаю Косякина и начинаю кое-что понимать. Значит, Гамалий, получив, перехватил ее и скрыл от меня…

— Так неужели не получили, господин полковник? — переспрашивает он.

— Первый раз слышу об этом, — отвечаю ему.

Потом Гамалий признался мне, что он действительно «перехватил» эту телеграмму и скрыл от меня, не желая расставаться со мною.

Этой случайностью я не стал участником разгона Кубанской рады в ноябре того же 1919 года…

Я обедаю в Войсковом собрании, что на Екатерининской улице, совершенно один. Против меня обедают человек восемь офицеров какого-то пехотного полка «цветной дивизии». Они навеселе… Один из них пристально всматривается в мое лицо. Все они в обер-офицерских чинах. Всматривающийся встает, подходит ко мне и говорит:

— Господин полковник!.. Вы едете на фронт?

— Да… а что?

— Не езжайте!.. Нет!.. Дайте вначале Вашу руку — я погадаю!

— Я не верю ворожеям, — отвечаю ему.

Но он настаивает, так как в моем лице он нашел что-то его удивившее. Я согласился и дал руку. Быстро посмотрев на ладонь, потом поднял на меня глаза и твердо произнес:

— Если Вы поедете на фронт, то будете убиты!

Я не верил предсказаниям. На фронте смерть витает над каждым, и очень близко. Все могло быть, конечно, но такое безапелляционное и определенное суждение меня испугало. В кармане у меня уже лежало предписание «ехать на фронт», и я поеду, я должен ехать. Но… отступая от Воронежа, при каждом бое или при каждой начавшейся перестрелке я всегда помнил об этом офицере-«гадалке» и невольно думал: «Не сейчас ли будет конец моей жизни?!»

Это его предсказание буквально отравило меня, тем более что положение тогда на фронте было жуткое. Мы отступали от самого Воронежа с боями до самого Матвеева Кургана. Нас давила сильная красная конница Буденного. На всякий случай я сделал «завещание» и возил его с собою. Завещание было на все мое богатство братьям, Андрею и Георгию, которое заключалось в двух верховых лошадях, в двух седлах, в трех комплектах кавказского оружия и нескольких черкесках. Смешно — но это было так. И такое «богатство», думаю, было у большинства нашего кубанского офицерства.

С моей смертью станичный пай земли в 8 десятин автоматически переходил в земельный юрт станицы. Пенсии матери — никакой…

Но… случилось все наоборот — погибла вся семья и в живых остался только я, один… Кому поведаю печаль свою?!

Из Екатеринодара вернулся в полк, который был у селения Джугба, на Черноморском побережье, получил жалованье и с лошадьми и с Сальниковым прибыл в станицу. Гамалия в полку не было. Его вызвал к себе в Новороссийск генерал Кутепов.