Виталий Смирнов - Воевал под Сталинградом

Первый номер газеты вышел в Киеве уже в июне 1941 года. Как вспоминал один из ее сотрудников С. М. Журахович, «высокое и благородное задание было возложено на эту газету: она должна была нести через линию фронта слово правды и мужества, слово надежды миллионам людей, которые оказались в фашистской неволе. Должна была стать духовным органом в руках партизан и подпольщиков, всех тех, кто по зову сердца страстно желал вступить в борьбу с врагами» [23] Журахович С. Редактор фронтовой газеты // Вопросы литературы. 1985.№ 12. С. 205. . Здесь, по выражению мемуариста, «полковой комиссар Бажан и поэт Бажан работали на фронте в неразрывном единстве» [24] Журахович С. Редактор фронтовой газеты // Вопросы литературы. 1985.№ 12. С. 206. .

Драматическая для страны ситуация первых дней и недель войны развивалась стремительно. Вскоре из Бровар (под Киевом), где размещалась редакция, она вынуждена была перебраться в Харьков, затем в маленький воронежский городок Валуйки, куда были передислоцированы все учреждения политуправления Юго-Западного фронта. Отсюда газеты и листовки, называемые «мотыльками», самолетами доставлялись на занятую фашистами территорию и разбрасывались там.

Работать приходилось в очень трудных условиях, прямо в поле или в лесу, в холод, вьюгу или непереносимую жару, чаще всего ночью при слабом свете походной электростанции.

Об одном из эпизодов жизни в Валуйках Микола Бажан рассказывал так: «Валуйки утопали в грязище. Плохонькая электростанция покряхтывала, с перебоями ос-вещая захудалые домики и улочки. Шел беспрерывный унылый дождь. Вечером я сидел в комнате, которую комендатура отвела Корнейчуку и Василевской, и пил чай из самовара, раздутого сапогом Ванды. За окном густела темная тишина, затканная тонким шелестом дождя. Мы пересказывали истории из своего детства, Ванда, сбросив комиссарскую форму и закутавшись в халат, тоже рассказывала и слушала истории. Она любила рассказы таинственные, в чем-то непостижимые и странные, «с дрожаками». К такому жанру и обратились мы в этот хмурый валуйковский вечер.

Вдруг услышали, как мимо окон зачавкали чьи-то неторопливые шаги, кто-то бесшумно открыл дверь в сени, и половицы зловеще заскрипели под его весом.

– Кто там? – вскрикнули мы.

Дверь медленно раскрылась – и из темноты появилась черная рука, шевелящая пальцами и тянувшаяся вперед. Что за наваждение? Что за привидение? Мы вскочили с мест. В комнату вошел человек, сплошь измазанный грязью. Лицо, руки были прямо черные от валуйковского чернозема, но по шинели мы узнали – милиционер.

– Проверка документов. Кто тут поселился? Где ордер?

Мы послушно протянули свои военные удостоверения.

– А кто эта женщина? Откуда она?

Ванда, хоть и была облачена в сугубо гражданский дамский халат, по-военному вытянулась, произнеся солидно и с достоинством:

– Это я, полковой комиссар Ванда Василевская. Мое удостоверение у вас.

Милиционер захлопал глазами, крайне потрясенный.

– Извините. Вот ваши документы. Немного испачкал, грохнулся в грязь… Служба, – бормотал он, смущенный, но трогательный в своей невинной комичности.

Он ушел. Рассказы «с дрожаками» после этого забавного приключения уже были просто ни к чему» [25] Бажан М. Раздумья и воспоминания. М., 1983. С. 145–146. .

Но настоящие «дрожаки» были на фронте. Отступление советских войск продолжалось. И редакция «За Радянську Украiну» по приказу штаба фронта переместилась в Воронеж. Здесь редакции газеты и радиовещания расположились в холодных комнатах обезлюдевшего дома, который видел и Александра Твардовского, и Александра Довженко, и Евгения Долматовского, и Андрея Малышко, и Леонида Первомайского, и других русских и украинских писателей.

Весна и лето 1942 года не принесли утешительных перемен. Фронт приближался к Сталинграду. Незадолго до 23 августа – пожалуй, самого мрачного дня в военной истории города – в районе Калача редакция газеты перебралась через Дон на сталинградскую землю. «Там, в Сталинграде, – вспоминал С. Журахович, – мы пережили и один из самых сложных дней войны – 23 августа, когда сотни немецких самолетов превратили город в сплошной пожар, когда запылала нефть с разбомбленных барж и поплыла рекой, – казалось, сама Волга загорелась. Именно тогда, в разгар исторической битвы на берегах Волги, Бакие стихи. В них – движение грозного времени. В них – высокий душевный порыв, трепетная сыновья любовь к залитой кровью родной земле. И жгучая ненависть к фашизму, что был (и навсегда остался!) для поэта воплощением «нечеловеческой подлости и нечеловеческой гнуси» [26] Журахович С. Редактор фронтовой газеты. С. 215. .

Как уточнил С. Журахович в письме к автору этих строк, редакция газеты прибыла в Сталинград 15 июля 1942 года и находилась там до конца августа. Затем – на левом берегу Волги, в поселке Красный хутор. Это было удобно в том отношении, что, по словам Бажана, «не было необходимости переправляться через перегруженные и постоянно подвергавшиеся бомбежке переправы, чтобы попасть в партизанский штаб или на аэродромы, расположенные уже довольно далеко, за Ахтубой. С доставкой газеты на оккупированные территории дело обстояло значительно труднее. Далекие просторы пролегли от приволжских степей до полей Украины» [27] Бажан М. Раздумья и воспоминания. М., 1983. С. 152. .

В начале ноября 1942 года редакцию откомандировали в распоряжение Главпура в Москву, где Бажан и встретил сталинградскую победу. А в конце января 1943 года газета прекратила существование.

За время Сталинградской битвы украинские литераторы, вращаясь в гуще фронтовых событий, не раз встречались со многими русскими писателями, которые стали корреспондентами военных газет. С некоторыми из них свел своих сотрудников Микола Бажан, который, как я уже говорил, знал и Ванду Василевскую, и Александра Корнейчука, и Александра Твардовского, и Константина Симонова, и других. Таких «мимолетных встреч-знакомств, – делился со мной своими воспоминаниями Семен Михайлович Журахович, – во время войны было много. Так, например, в Воронеже к нам в редакцию, к Бажану, Малышко, приходил Твардовский, дважды или трижды. Познакомили и меня с ним. О чем говорили? Уверен, что не о литературе. Скорее всего, вспоминали киевское окружение, из которого чудом вырвались. С Симоновым меня познакомил Бажан в Сталинграде, очевидно, в августе. С Гроссманом меня познакомили в Ахтубе, где была редакция «Красной Армии». Обедали, шутили, вспоминали, в какие перепалки попадали. Когда заговорили о его замечательных очерках, отмахнулся: «Ладно, ладно…»

Более длительными были встречи с Б. Горбатовым, Б. Полевым… С Долматовским на фронте я встречался не раз».