Виталий Смирнов - Воевал под Сталинградом

Но немцы и не пытались преследовать «дикую сибирскую». Они подготовили бо́льшую неприятность.

Дивизионная колонна уже несколько часов бесшумно и послушно текла по руслу, определяемому балками, в единственно спасительном направлении – на восток к Волге. На четвертом часу движения и люди, и кони почувствовали усталость, но ни о каком привале не могло быть речи. Бойцы посменно взбирались на повозки, давая кратковременную передышку затекшим ногам.

Летние рассветы быстры, а противник рядом. Как хотелось, чтобы солнце повернулось вспять или хотя бы на часок задержалось за горизонтом. Но оно жило по своим тысячелетним законам.

В предрассветной мгле неожиданно начали просматриваться домики неведомых «хуторов», не нанесенных на карту, а воздух до предела наполнился гулом авиационных и ревом танковых моторов. Колонна еще шла под ударами бомб, а хуторские «домики», сбросив с себя маскировочные «крыши» и взревев моторами, с двух сторон двинулись навстречу ей.

Расчет командующего 4-й танковой армией генерала Гота оказался точным: 29-я дивизия вышла там, где он ее и ожидал, тщательно замаскировав танки. Не сумев сдвинуть с места «дикую сибирскую» под Абганерово, он мог теперь взять ее – усталую до изнеможения, не готовую к отпору – голыми руками. А в них, этих «голых руках» были сотни наполненных бомбами самолетов и танковая армада.

Началась кровавая мясорубка. «Впереди, – описывает этот бой Михаил Алексеев в романе «Мой Сталинград», – там, где находились стрелковые роты, теперь беспорядочно рассыпавшиеся по всей балке, творилось ужасное: многие пехотинцы были расстреляны в упор из танковых пулеметов и раздавлены гусеницами. Основная масса немецких танков главный свой удар наносила по нашим передовым подразделениям, чтобы, очевидно, отрезать путь для идущих вслед за ними, с которыми можно расправиться во вторую очередь. Теперь уже не могу сказать с полной определенностью, понял ли я в том аду замысел немцев или сработал инстинкт самосохранения жизни (скорее всего последнее), но я решил резко повернуть вправо и повести роту наискосок вверх, туда, где только что промчались вражеские танки и теперь терзали нашу дивизию внизу, далеко впереди, там, где наносили бомбовые удары «юнкерсы» и поливали свинцовым огнем своих пулеметов «фоккеры». Я скомандовал, чтобы вся минометная рота остановилась и изменила направление, двинулась вслед за мною вправо и вверх…

Мы уже поднялись достаточно высоко, удивившись тому, что нас никто не преследует. Отсюда, сверху, хорошо было видно, как немецкие танки давили вместе с оружием наших бойцов, видели мы и танкистов, которые, высунувшись из люков, размахивали руками – рукава их были засучены до локтей, что подчеркивало уверенность врага в собственной неуязвимости и делало его особенно нахальным. И все-таки уже несколько танков горело, а потом, на наших глазах, загорелись еще три. Но в грохоте разрывающихся бомб, в трескотне пулеметов и автоматов мы не могли различить голоса наших пушек. Потом мы узнали, что на тот момент во всей дивизии оказалась одна батарея, которая не растерялась и приняла бой с вражескими танками. То была батарея младшего лейтенанта Николая Савченко».

Она вела неравный бой в течение восьми часов, уничтожив двенадцать танков. Но это была единственная батарея в 77-м артиллерийском полку, которая полностью сохранила материальную часть.

Маневр алексеевской роты, казалось, сулил ей благополучный исход. Но ей не удалось остаться незамеченной. От общей массы орудующих на дне балки танков отделилась немецкая танкетка, устремившаяся за «беглецами». Расстояние между жизнью и смертью стремительно сокращалось. Когда до танкетки оставалось несколько десятков шагов, политрука опередил минометчик Николай Сараев. Об остальном – из фронтового блокнота будущего писателя: «Не скрою, худая мысль на мгновение промелькнула в голове: «Не в плен ли?»

Из люка высунулась голова немца:

– Рус, сдавайс… капут!

Подойдя вплотную к Сараеву, танк остановился. Видимо, немец был уверен, что русский солдат и офицер сдадутся в плен. Он еще раз крикнул:

– Рус зольдат, официрен, сдавайсь!..

Николай в секунду отстегнул противотанковую гранату и метнул ее прямо в люк танка. Огромной силы взрыв бросил меня на землю. Когда же дым рассеялся, я увидел неподвижный танк, а из люка дымящегося танка вниз головой висел долговязый немец». Тело Николая Сараева лежало рядом с танкеткой. Так погиб совсем юный любимец роты.

Эпизод этот засвидетельствован в скупых строках документа, хранящегося в архиве Министерства обороны в Подольске: «…Несколько танков приближались к политруку полковой минометной роты младшему политруку Алексееву, с которым находился Сараев, и когда один танк был уже в двадцати метрах от них, Сараев с противотанковой гранатой вплотную приблизился к танку и метнул гранату в открытый люк.

Танк вместе с экипажем был уничтожен. Уничтожив танк, он спас жизнь мл. политруку Алексееву, но и сам погиб от взрыва, сознательно пожертвовав своей жизнью.

Командование представило его к награде орденом Красной Звезды. При жизни также был представлен, но о награде нигде не объявлялось. Алексеев послал через редакцию «Комсомольской правды» в сентябре месяце 1942 г. письмо его матери, в котором описан героический подвиг ее сына и его смерть, и просил, чтобы его, Алексеева, мать считала за сына».

Выбравшись из многих других передряг, подобрав раненых, минометчики теперь не шли, а бежали туда, где в камышах пробивалась речка Червленая, на западном берегу которой дивизия должна была занять новый рубеж. Но бега хватило ненадолго: до новых позиций было еще далеко. Горькая встреча с горящей Волгой состоялась в балке Купоросной. Конечным пунктом сбора всех вырвавшихся из кольца был сад Лапшина, куда и стекалось все расхристанное побитое русское воинство.

2 сентября в дневнике политрука Алексеева появилась запись: «Дождь. Все развезло. Накануне, темной ночью, остатки дивизии заняли оборону в районе хутора Елхи, южнее Сталинграда. К вечеру кто-то из моих взводных принес немецкую листовку. В ней, между прочим, сообщалось: «Разгромили дикую сибирскую дивизию, а она снова появилась». Это о нас».

Живуч русский солдат!

О последних пяти месяцах пребывания М. Алексеева на сталинградской земле сведения в его фронтовой тетради крайне скудны. В ней всего двадцать четыре записи, зачастую одно-двухстрочные. «С 25 ноября 1942 года до 3 января 1943 года, – констатировал сам писатель в «Литературной газете» (1985.№ 1(5015), 1 января), – ничего не записывал в свою Сталинградскую тетрадь. Было ли недосуг, сменялись ли постоянно наши боевые позиции, а вместе с ними и мои должности (после командира минометной роты он был секретарем комсомольского бюро полка, заместителем командира артиллерийской батареи по политчасти. – В С ), но факт остается фактом: запись возобновилась лишь 3 января, то есть в самом начале нового года». Но документальная канва фронтовой жизни М. Алексеева сохранена в романе «Мой Сталинград».