Николай Лузан - Между молотом и наковальней

И во мне затеплилась робкая надежда, что это всеобщее сумасшествие наконец закончится, люди прозреют и я снова встречусь за одним столом с моими друзьями, которых проклятая и безжалостная политика развела по разные стороны баррикад. Я надеялся, что эта встреча будет уже в другой Абхазии, которая, пройдя через очередное испытание, станет только сильнее и духовно чище. Я искренне и страстно хотел верить в то, что это будет Абхазия нашей давней и прекрасной мечты, которую мы однажды полюбили всем сердцем раз и навсегда.

После отъезда Ибрагима с Кавказом, оставшись один в безлюдном трехэтажном корпусе пансионата, я недолго потолкался в холле и, дождавшись дежурного, взял у него ключ от номера. На этот раз разговора с обычно словоохотливым Платоном Шаликовичем не получилось. У несчастного старика состояние было не лучше моего, он мучился больше от неизвестности, чем от приступа радикулита. Накануне оба его сына с полной военной выкладкой уехали в Сухум, и с тех пор о них не было ни слуху ни духу. Я, к сожалению, тоже ничего утешительного о его детях сообщить не мог, а мои уклончивые ответы об обстановке в городе не успокоили старика. Кряхтя и костеря на чем свет стоит и правых и виноватых, он проковылял к себе в дежурку и уткнулся в телевизор.

Я взвалил сумку на плечо и поднялся на второй этаж, с трудом нашел в потемках свой номер, открыл дверь, нащупал на стене выключатель и зажег свет. В тусклом свете, к своему немалому удивлению, обнаружил в углу телевизор, прошел к нему и ткнул пальцем в расхлябанную кнопку. Старый, еще ламповый «Горизонт» натужно треснул своими стеклянными внутренностями, затем в нем что-то угрожающе хрустнуло, прошло около минуты, и экран ожил, на нем замельтешили размытые силуэты. Я пощелкал переключателем по каналам. По местному шел какой-то старый, еще советских времен фильм, два российских хранили гробовое молчание о событиях в Абхазии, а остальные вообще не работали.

До очередного выпуска новостей оставалось чуть больше десяти минут, но мне было тоскливо и одиноко находиться в холодном и неуютном номере. Я швырнул сумку на кровать и вышел на балкон. К этому времени небо над Новым Афоном очистилось от туч, тонкий серп луны выплыл из-за гор, и в его призрачном свете очертания Пантелеймоновского монастыря с поразительной точностью напомнили мне библейские сюжеты со знаменитых полотен художников Бруни, Иванова, Брюллова и Куинджи.

Позолоченный купол колокольни, подобно Вифлеемской звезде, загадочно мерцал на фоне величественной панорамы гор. Они, как драгоценное ожерелье, обрамляли монастырь, таинственно поблескивая гостеприимно светящимися окнами рассыпанных по склонам гор домов. У подножия знаменитой Анакопийской горы о чем-то еле слышно перешептывалась с берегом лениво накатывающая на прибрежную гальку морская волна. Все вокруг дышало миром и покоем.

В какой-то миг мне показалось, что само время умерило свой неумолимый бег у стен этой христианской святыни, освященной Великим Словом — Веры, Добра и Надежды, две тысячи лет назад произнесенным здесь учеником Христа — апостолом Симоном Кананитом. Словом, оказавшимся крепче крепостных стен некогда неприступной Анакопийской цитадели и власти самых жестоких тиранов. Словом, перед которым выглядели такими жалкими тщеславие и властолюбие прошлых и нынешних политиков, вождей и диктаторов, возомнивших себя повелителями и вершителями судеб целых народов. Рано или поздно, но все они превратились во вселенскую пыль.

Внезапно эту божественную и умиротворяющую тишину нарушил писк сотового телефона — сработал будильник. Время подходило к десяти, я снова возвратился в комнату и с робкой надеждой на благополучный исход развязки в Сухуме включил телевизор. По местному каналу продолжал идти фильм, а на российском НТВ дикторы вечерних новостей говорили обо всем, но только не о том, что в эти минуты происходило в Абхазии.

Я с раздражением выключил телевизор и, чтобы как-то отвлечься от назойливых и мрачных мыслей, мутивших душу, вытащил из сумки рукопись романа «Загадка для «Гиммлера», ручку и попытался продолжить работу над новой главой. Но работа не пошла, перо спотыкалось на каждом слове, а предложения напоминали полупьяный строй загулявших ландскнехтов. Промучившись еще несколько минут, я отложил рукопись в сторону и снова вышел на балкон в надежде, что покой и тишина, царившие в Новом Афоне, успокоят разгулявшиеся нервы. И напрасно надеялся, нервный зуд продолжал донимать меня, я чуть ли не каждые пять минут возвращался в комнату и включал телевизор, рассчитывая в душе услышать экстренный выпуск новостей. Но Москва и Сухум продолжали хранить гробовое молчание, и только в одиннадцать эфир взорвался сенсационным сообщением, которого, без всякого преувеличения затаив дыхание, ждала вся республика.

От одних только слов «Только что в столице Абхазии — Сухуме завершились переговоры между Сергеем Багапшем и Раулем Хаджимбой», произнесенных диктором местного телевидения Алхасом Чолокуа, у меня внезапно пересохло в горле и перехватило дыхание. Я превратился в слух и впился глазами в экран телевизора. На нем крупным планом возникли пожелтевшие и изможденные бессонницей и невероятным нервным напряжением лица соперников — Сергея Багапша и Рауля Хаджимбы. Затем камера ушла вправо и остановилась на заместителе председателя Государственной думы России Сергее Бабурине. Его усталая улыбка сказала мне все, и с моей души словно свалился огромный камень.

Этот полный драматизма вечер 5 декабря 2004 года, которому, казалось, никогда не будет конца, к счастью, завершился без стрельбы, захватов правительственных зданий, телецентра или управления внутренних дел и, судя по всему, шел к мирному завершению. Как назло, слова Сергея Бабурина потонули в треске разрядов эфира, но для меня это было уже не столь важно. Главное состояло в том, что ему с непримиримыми соперниками — Сергем Багапшем и Раулем Хаджимбой удалось сделать, казалось, невозможное — найти путь к примирению.

Мирное будущее Абхазии для Сергея Багапша и Рауля Хаджимбы оказалось выше их политических амбиций, жажды власти и взаимных обид. В немалой степени этому способствовал и беспрецедентный шаг, совершенный Станиславом Лакобой. Такого поступка политика современная история вряд ли когда знала. Соратник Сергея Багапша ради сохранения мира в Абхазии и примирения конфликтующих сторон отказался от поста вице-президента в пользу проигравшего выборы Рауля Хаджимбы. Об этом искренне и горячо говорил сам Сергей Багапш. Вслед за ним выступил Сергей Бабурин и, отдавая должное одному из организаторов победы на президентских выборах, заявил: «Это большое счастье, что в Абхазии есть такие люди, как Станислав Лакоба».