Николай Лузан - Между молотом и наковальней

Перед ним стоял в ладно пригнанной камуфляжной форме рослый капитан. Под ней угадывалось крепкое и хорошо тренированное тело. В горделивой посадке головы и выверенных движениях чувствовались достоинство и скрытая внутренняя сила. Большая часть лица пряталась за осанистой, отливающей бронзой бородой, а из-под шапки густых и кудрявых русых волос на Ибрагима пытливо смотрели поразительной синевы глаза.

«Даже шведы здесь!» — с удивлением подумал он и еще больше изумился, когда «швед» заговорил на чистейшем турецком со стамбульским диалектом.

— Кавказ Атыршба, — представился капитан, и его суровое лицо согрела теплая и по-детски открытая улыбка.

— Ибо… Ибрагим Авидзба.

— Ты откуда?

— Из Стамбула!

— Значит, земляки! — оживился Кавказ и засыпал Ибрагима вопросами. Несколько минут между ними шел сумбурный разговор, в конце его капитан стал все чаще поглядывать на часы, а затем, бросив оценивающий взгляд на крепкую спортивную фигуру молодого добровольца, пытливо заглянул в глаза и вслух каким-то своим мыслям произнес:

— Говоришь — спортсмен! Мечтаешь увидеть Владислава Григорьевича? — И ошеломил неожиданным вопросом: — А в охрану к нему пойдешь?

— Я… — только и нашелся что ответить Ибрагим.

— Понятно! Тогда собирайся! Я еду в Гудауту, — не стал дожидаться очевидного ответа Кавказ, поднялся из кресла и двинулся на выход.

Потрясенный новостью, Ибрагим не помнил, как спустился во двор, сел в армейский уазик и потом по дороге к Гудауте невпопад отвечал на вопросы Кавказа. Все это время он думал только о том, что скажет при встрече с Владиславом Ардзинбой.

В те апрельские дни штаб председателя Государственного комитета обороны Абхазии напоминал растревоженный муравейник, и им пришлось буквально продираться через «лес» ополченцев. Пропахшие запахом костра и пороха камуфляжки красноречиво говорили о том, что они приехали с фронта. В своих модных джинсах и кроссовках, стильной куртке, купленной в фирменном лондонском магазине, Ибрагим чувствовал себя среди них белой вороной и старался не отстать от Кавказа.

Внушительная фигура нового друга, как ледокол, легко прокладывала путь наверх. На втором этаже стало заметно просторнее, в самом конце коридора их остановил часовой, но, узнав Кавказа, отступил в сторону. Он прошел к двери, обитой коричневой кожей, и оглянулся назад. По его лицу Ибрагим догадался, что сейчас встретится с ним — Владиславом Ардзинбой! Внутри него все затрепетало, а слова, которые еще несколько минут назад он повторял про себя, напрочь вылетели из головы. Кавказ догадался о владевших им чувствах, ободряюще кивнул головой, закинул за спину автомат и постучал в дверь.

— Войдите! — прозвучало в ответ.

Ибрагим на ставших вдруг ватными ногах вошел в кабинет и застыл у порога. Он не замечал ни спартанской обстановки, ни автомата, валявшегося на кресле, ни карты, занимавшей весь стол, и склонившегося над ней высокого, худощавого полковника. Его глаза пожирали того, чей портрет лежал в кармане куртки на сердце, а оно так молотило, что, казалось, вот-вот выскочит из груди. Тот, о встрече с которым три дня назад он даже не смел мечтать, стоял живой — из плоти и крови — всего в нескольких метрах.

Председатель Государственного комитета обороны Абхазии Владислав Ардзинба оторвал взгляд от карты, поздоровался и спросил:

— Как дела, Кавказ?

— Все нормально, Владислав Григорьевич! Прибыл еще один доброволец, земляк из Стамбула Ибрагим Авидзба! — представил тот своего нового друга.

Председатель распрямился, его лицо просветлело, и, не скрывая радости, произнес:

— Доброволец! Из Турции? Молодец! — Энергично пожал руку Ибрагиму и затем поинтересовался: — Аттила Авидзба тебе не родственник?

— Брат! — выпалил Ибрагим.

— Брат! Да, тесен мир! Я с ним познакомился на конференции в Лондоне. Отличный парень и настоящий абхаз!

— Атти тоже много рассказывал о вас, — постепенно приходил в себя Ибрагим.

— Значит, приехал помогать Абхазии? — вернулся к началу разговора Председатель, скользнул цепким взглядом по ладной спортивной фигуре нового добровольца и спросил: — Спортсмен?

— Да! — ответил Ибрагим и поспешил пояснить: — В основном баскетбол и немного волейбол.

— Волейбол!.. — задумчиво произнес Председатель, на его посеревшем от усталости лице промелькнула грустная улыбка, и продолжил: — Хорошая игра, когда-то сам играл, но сейчас, как видишь, у нас здесь другие игры — смертельные игры, но те, кто их затеял, рано или поздно доиграются. Уж что-что, а воевать абхазы умеют!

— Гагра — только начало! — поддержал его седоусый полковник.

— Не сомневаюсь, Султан Асламбеевич, — согласился с ним Председатель и, задержав взгляд на Ибрагиме, неожиданно спросил: — Говоришь, в баскетбол играл? А где?

Он растерянно захлопал глазами, не зная, что сказать. Первым нашелся Кавказ и с жаром заговорил:

— Владислав Григорьевич, Ибо отличный парень! Я из него настоящего воина сделаю!

— Так все-таки где играл? В защите или в нападении? — допытывался тот.

— В нападении! — ничего не мог понять обескураженный Ибрагим.

— В нападении — это хорошо, скоро пригодится! Но сейчас нам нужны защитники. Как, справишься? — И на лице Председателя снова появилась лукавая улыбка.

— Да! — выпалил Ибрагим.

— А оружие в руках держал?

— Приходилось.

— Так… Понятно… — протянул Владислав Ардзинба, и его лицо погрустнело.

— Владислав Григорьевич, научим! — пришел на выручку другу Кавказ и предложил: — Пока пусть со мной побудет и в обстановку войдет.

Тот ничего не ответил и еще раз внимательно посмотрел на друзей. Ибрагим под этим пронзительным взглядом почувствовал себя так, будто его положили под стекло большого микроскопа, и нервно повел плечами. Затянувшейся паузе, казалось, не будет конца, но завершилась она совершенно неожиданным образом.

— Повезло тебе, махаджир, был бы спринтер — ни за что бы не взял, — сказал Председатель, и в его глазах опять заскакали лукавые чертики.

Друзья не знали, что сказать, и растерянно смотрели друг на друга. Первым нашелся Кавказ и с недоумением спросил:

— Это почему же, Владислав Григорьевич?

— Как — почему?! А если придется отступать? Мне же за ним, молодым, не угнаться, — уже откровенно потешался он.

Ибрагим вспыхнул как спичка и с жаром заговорил:

— Я… побегу?! Да я умру за Абхазию! Я…

— Верю! Верю! Но умирать не надо. Абхазии ты нужен живым! — остановил Председатель, сделал шаг навстречу и крепко обнял.

У Ибрагима все поплыло перед глазами. Он уже не помнил, как под руку с Кавказом вышел из кабинета, как спускался по лестнице и оказался во дворе. Всем своим существом будущий телохранитель продолжал оставаться там, в тесном, заваленном картами кабинете Председателя, крепкое рукопожатие которого согревало ладонь. На его лице продолжала гулять блаженная улыбка, а каждая клеточка молодого и сильного тела пела от радости. В Лондоне и Стамбуле о таком счастье он не смел даже мечтать. Все происходящее казалось каким-то фантастическим сном. Ему предстоит стать «тенью» самого Председателя!