Петра Куве - Дело Живаго. Кремль, ЦРУ и битва за запрещенную книгу

Роман Пастернака пользовался наибольшим спросом и в других делегациях; экземпляры романа и других книг раздавались в пакетах с логотипами венских магазинов [793] «Final Report of the Activities of the Person-to-Person (Polish) Program at the 7th World Youth Festival», Samuel S. Walker Papers, Box 8, Hoover Institution Archives. , чтобы скрыть содержимое; в темноте в залах кинотеатров; а также в ряде специальных мест, чье расположение передавалось из уст в уста. Перед возвращением на родину делегаты прятали книги в туристическое снаряжение, декорации, в коробки с пленкой и другие тайники.

Однако входивших в делегации «сопровождающих» невозможно было обмануть. Когда польские студенты собрались домой, один из руководителей группы предупредил, что на границе всех будут тщательно обыскивать, и лучше всего сдать все незаконные книги до отправления. Не получив ответа, он пошел на уступку и велел сдать только «Доктора Живаго».

Один советский гость вспоминал, как он возвращался к себе в автобус и увидел, что в багажнике лежат карманные издания «Доктора Живаго». «Разумеется, никто из нас книги не читал [794] Армен Медведев. Только о кино, гл. 4 // Искусство кино. 1999. № 4: http://kinoart.ru/archive/1999/04/n4-article22. , но мы ее боялись», — сказал он. За советскими студентами следили «сопровождающие» из КГБ; они представлялись «учеными», однако все понимали, кто они такие. Советские «ученые» оказались более терпимыми, чем следовало ожидать. «Берите, читайте, — говорили они, — только ни в коем случае не везите домой».

Летом 1959 года Пастернак начал работать над пьесой, которая должна была называться «Слепая красавица». «Я хочу воссоздать целую историческую эпоху [795] «Boris Pasternak: The Art of Fiction № 25», интервью Ольге Карлайл // The Paris Review 24 (1960), 61–66. , девятнадцатый век в России с его основным событием — освобождением крестьян, — говорил он в одном интервью. — У нас, конечно, много произведений о том времени, но к нему нет современного подхода. Я хочу написать нечто панорамное, вроде «Мертвых душ» Гоголя». Он задумал пьесу в виде трилогии; первые две части должны были происходить в усадьбе в 40-х и 60-х годах XIX века, а затем действие переносилось в Санкт-Петербург, в 80-е годы. Героиня — крепостная актриса, которая теряет зрение. В более широком смысле слепая красавица — это Россия, страна, «так долго не ведавшая о собственной красоте, о своей судьбе».

«Не знаю, закончу ли пьесу [796] Jhan Robbins, «Boris Pasternak's Last Message to the World», This Week magazine, 7 августа 1960. , — признавался Пастернак. — Зато знаю, что, когда я завершаю строку, которая звучит точно правильно, я лучше способен любить тех, кто любит меня, и понимать тех, кто меня не любит».

Пастернак понемногу забросил свою обширную переписку и сосредоточился на «радостном творчестве». По мере того как он погружался в предварительную работу и собственно писание, его энтузиазм рос. «Я с большим воодушевлением отношусь к своей последней работе» [797] Борис Пастернак. Письмо Лидии Пастернак-Слейтер 31 июля 1959 // Boris Pasternak, Family Correspondence, 412. , — писал он сестре в июле. В Париж он писал: «Из поры безразличия [798] Борис Пастернак. Письмо Б. Зайцеву. Цит. по: Ивинская. В плену времени, 359. , с каким подходил я к мысли о пьесе, она перешла в состояние, когда баловство или попытка становится заветным желанием или делается страстью». Он начал читать вслух сцены Ивинской, которая находила язык красочным, а каждое слово — живым. Ей казалось, что пьеса будет «так же связана с его жизнью и художественной натурой, как роман».

Тем летом враждебность властей по отношению к Пастернаку немного ослабела. На Третьем съезде советских писателей, проходившем в мае, Хрущев предложил писателям держать свои разногласия внутри Союза писателей и «не выносить сор из избы». Пастернака он не упомянул; разумеется, на съезде его не было. И все же дело «Живаго» не давало Хрущеву покоя. Раздраженный тем, как весь мир реагирует на травлю Пастернака, он попросил своего зятя Алексея Аджубея прочесть «Живаго» и доложить свое мнение. По версии «Нью-Йорк таймс», Аджубей сказал, что, хотя роман «не та книга, из-за которой молодые коммунисты [799] Harrison Е. Salisbury, «Khrushchev's Russia», The New York Times, 14 сентября 1959. будут подбрасывать шапки в воздух… это не та книга, которая породит контрреволюцию». Аджубей сделал вывод: если убрать всего триста — четыреста слов, «Доктора Живаго» можно издавать.

Хрущев вспылил и сместил Суркова с поста секретаря Союза писателей; по одному свидетельству, он схватил Суркова за воротник [800] Dewhirst and Farrell, The Soviet Censorship, 13. и яростно встряхнул.

В речи к Третьему съезду писателей Хрущев сказал делегатам:

«Вы можете сказать: критикуйте нас, управляйте нами [801] Цит. по: Max Hayward, «The Struggle Goes On» // Brumberg, Russia under Khrushchev, 385. ; если произведение неправильно, не печатайте его. Но вы знаете, что нелегко сразу решить, что печатать, а что не печатать. Легче всего не печатать ничего, тогда и ошибок не будет… Но это будет глупость. Следовательно, товарищи, не взваливайте на правительство решение таких вопросов, решайте их сами, по-товарищески».

Позже Пастернаку предложили снова подать заявление о приеме в Союз писателей, но он отказался. «Все они в то время показали себя [802] Barnes, Boris Pasternak. Т. 2, 366. , — говорил он, — и теперь думают, что все можно забыть».

Пастернак начал понемногу появляться на публике в Москве; первый раз он посетил концерт Нью-Йоркского филармонического оркестра, которым дирижировал Леонард Бернстайн. Об этом написали в прессе. Филармонический оркестр выступал в Москве, Ленинграде и Киеве — то были первые крупные гастроли американского оркестра после подписания в 1958 году договора между СССР и США о культурном обмене. Бернстайн произвел сенсацию [803] Подробнее о гастролях и встрече с Пастернаком см.: Burton, Leonard Bernstein, 304–310. ; он покорял залы, хотя некоторые критики не радовались тому, в чем они усмотрели попытку убрать железный занавес в музыке. Помимо сочинений американских композиторов, Бернстайн представил произведения Игоря Стравинского, никогда не исполнявшиеся в Советском Союзе. Перед каждым произведением Бернстайн обращался к зрителям, а советские слушатели совершенно не привыкли к такому общению с дирижером. Перед тем как исполнять «Весну священную», он сказал, что композитор «произвел революцию до вашей революции. Музыка после его исполнения уже не была прежней». В «Нью-Йорк таймс» отметили, что, «после того как дикие ритмы и странные мелодии достигли пика, последовал миг завороженной тишины — а потом взрыв бешеных оваций».

Находясь в Ленинграде, Бернстайн добыл адрес Пастернака и пригласил его на заключительный концерт, который должен был состояться в Москве 11 сентября. Пастернак ответил письмом с двумя приписками; он то принимал приглашение, то приглашал Бернстайна с женой к себе в Переделкино в день накануне концерта, то брал свои слова назад. Возможно, на его колебаниях отразилось нежелание Зинаиды принимать гостей из-за рубежа. И все же гостеприимство победило, и Пастернак пригласил дирижера. Когда Бернстайн с женой приехали, их долго держали на улице под проливным дождем [804] Briggs, Leonard Bernstein: The Man, His Work and His World, 233–234. . В это время Пастернак ссорился с женой. Гостям объяснили: хозяева спорят, в какую дверь их впускать; очевидно, они не подозревали, что жена Пастернака злилась при мысли о том, что им придется принимать иностранных гостей.