Филип Болл - Музыкальный инстинкт. Почему мы любим музыку

Вообще дети в возрасте от двух до пяти лет редко начинают спонтанно танцевать под музыку: в этом возрасте они обычно неподвижны во время прослушивания музыки. Возможно, с возрастом у них появляется «модель», которой они подражают, копируя движения, а не следуют своим собственным импульсам.

Анирудх Патель подчеркивает, что последние исследования открыты для критики, потому что только один нерегулярный шаблон использовался для переключения между регулярными ритмами.

На самом деле, существует два вида труб: лабиальные трубы с отверстием, как у свистка или блок-флейты, и язычковые трубы с резонирующим язычком, как у кларнета. Ни одни не производят чистые одночастотные тоны.

Говорят, что консервативность многих скрипичных мастеров осложняет дело еще сильнее: сама идея слепого тестирования подвергается анафеме.

Я использую слово «упрощенно» не без причины. Например, последнее из этих качеств даже по мнению самого Грея тяжело суммировать, но оно соотносится с временными изменениями в «спектре» гармоник.

Музыка североиндийских барабанов табла – перкуссионная и немелодичная – содержит нечто схожее с тембральной системой организации, хотя это все же редкость. Психолог Джош МакДермот и его коллеги доказали, что, судя по всему, человек в состоянии распознавать контуры яркости в музыке и использовать их для идентификации знакомых мелодий. Скорее всего, тембр может обладать куда большим функционалом как организационное свойство музыки.

Разумеется, мы не можем «слышать» музыку мозгом без звуковых раздражителей. Но Оливер Сакс описывает людей, которые из-за повреждений мозга «слышат» музыку непроизвольно и постоянно, иногда на очень высокой громкости, что доставляет им множество неудобств. Об этом «воображаемом» восприятии музыки известно немногое, хотя Петр Джаната совместно с коллегами из Калифорнийского университета обнаружил, что электроэнцефалограмма мозга людей, которые в действительности слышат музыку, и такие же данные тех, кто ее только воображает, почти неотличимы.

Модульность обработки не обязательно говорит о том, что функции физически выполняются в разных точках мозга – хотя обратное тоже может быть верно. В действительности же, локализованные поражение участков, связанные с затруднениями с обработкой определенного типа, также наводят на мысль об этой связи.

По-видимому, существует и гендерная разница. При выполнении когнитивных задач женский мозг, как известно, не так строго соотносит умственные процессы с левым или правым полушарием, как мужской; считается, что женщины менее латерализованы. Мужчины и женщины демонстрируют различие в обработке похожих мелодий, которые слышат отдельно через правое или левое ухо, то есть при обработке левым и правым полушариями.

В одном контрольном исследовании Раушер и коллег появился результат, который не порадует любителей минимализма: улучшения после прослушивания Моцарта сохранились, но после прослушивания музыки Филипа Гласса их не возникало. Стоит, впрочем, сразу прервать дифирамбы в сторону мастеров прошлого и их превосходства: в другом исследовании улучшения наблюдались после прослушивания музыки в стиле нью-эйдж современного греческого композитора Янни.

Почему улучшение наблюдалось только в одном из двух заданий? Шелленберг и Холлам подозревали, что причиной оказалась большая сложнасть задания на складывание бумаги: возможно, мотивация срабатывает тем лучше, чем сложнее задача.

«Зажги мой огонь» песня группы «Тhe Doors» – прим. пер.

Аккорд появляется в тактах 203-6 первой части как нагромождение диссонантных малых терций. Послушайте, если хватит смелости.

Здесь я не говорю об опере. В ней, как и в кино, музыка служит для усиления эмоционального эффекта, который достигается при помощи сюжета. Но остается тот же вопрос: каким образом музыка усиливает чувства? В самом деле, музыка в опере является основным эмоциональным средством, без нее остались бы лишь банальные сюжеты и неуклюжие диалоги (которые еще и исполняют с сомнительным актерским мастерством). Опера – это не музыка, но форма искусства, которая обращается к музыке. Нам может нравиться опера, а музыка не вызывать никаких эмоций (так часто бывает). И наоборот.

Это не поможет остановить неукротимый поток сборников классической и популярной музыки в духе «Музыка для релаксации», «Музыка для влюбленных», «Музыка для концентрации» и так далее.

Нужно сказать, что некое элитарное отношение, которое господствовало в музыкальных исследованиях до недавнего времени, позволяет себе пренебречь богатством утонченности, которая содержится, за исключением чистой формы, в предположительно «простой» музыке, – вскоре мы в этом убедимся.

Мы снова вернулись к вопросу об истинном облике греческих ладов (стр. 50). Сложно представить, что простая последовательность из тонов с небольшими интервалами может напоминать хоть что-нибудь. В одном из сократических диалогов в «Республике» Платона участвовал протагонист Главкон, утверждавший: «Я ничего не ведаю о гармониях, но мне нужна одна воинственная, которая бы звучала той нотой или призвуком, который слышится от храброго мужа в час напасти и наполняет его решимостью»; Сократ ответил, что для этого подойдет дорийский лад. Исходя из этой беседы, можно предположить, что лад обладал специфической мелодией, которая с ним ассоциировалась.

Иллюстрацией того, насколько грубыми и опасными могут быть обобщения такого рода, можно рассмотреть на примере композиции «Sex Pistols» «Anarchy in the UK»: с точки зрения мелодии и ритма песня проста, но любой согласится с тем, что она скорее ассоциируется с гневом, чем в радостью.

Радикальный пример неправильного прочтения, которое возможно в межкультурном музыкальном опыте, дает музыкальный критик Дэвид Хайду: «В 1971 году индийский виртуоз Рави Шанкар выступил в нью-йоркском Мэдисон Сквер Гарден. После нескольких минут звучания ансамбля Шанкара, аудитория из примерно 20 000 человек начала реветь в знак одобрения. «Спасибо, – ответил Шанкар, – если вас так тронула настройка инструментов, то я надеюсь, само выступление вам понравится гораздо больше»».

Разумеется, насекомые не ревут, но они могут быть очень шумными – вспомните цикад. Тем не менее, и мы, и другие животные научились делать предположения о размере животного по его крику, основываясь на диапазонах акустических частот в слышимом звуке. Это исключительный пример ожиданий, сформированных на основе слуховых подсказок.