Константин Плужников - Забытые страницы русского романса

Поделюсь еще одним наблюдением, вызванным также работой над романсом «Давно ль...». Много до него пролистал я сочинений, написанных Аренским в характере вальса,— «В дымке тюля» на слова неизвестного автора, «Вчера увенчана душистыми цветами» на слова А. Фета, «В садах Италии» на слова А. Голенищева-Кутузова и другие, но ни один не вызвал такого интереса, как этот. В его основе — две параллельно звучащие мелодии: одна в вокальной строчке, вторая — в партии фортепиано. Эту последнюю, вальсовую, Аренский услышал в исполнении садового оркестра (в нотах отмечено, что она заимствована), и родился своеобразный замысел: герой, вспоминая «волшебные звуки», по ходу рассказа о своей драме постоянно слышит их. Вокальная мелодия, сочиненная композитором, замечательно сливается с мелодией популярного вальса, звучащей у фортепиано. Она как лейтмотив сна, наваждения есть отправная точка решения палитры голосовых красок.

Выстраивать же драматургию романса следует только в контрастах: воспоминание — реальность. Так безмятежное прошлое переносит нас в настоящее, от трагичности которого мы в душе хотим отказаться. Это как у Лермонтова: «Я б хотел забыться и уснуть». Соответственно по-разному должен «озвучиваться» текст поэта — композитора: тепло и полетно поется первая строфа:

Внезапно, как от удара (т. 33), вальсовое кружение останавливается, мелодия становится словно каменной:

Слова эти должны полниться драматизмом, а голос от прозрачного звучания перейти к мрачным (сомбрированным) тонам: звуковая палитра приобретает цвет стоячей темной воды, где дно пугает своей неизвестностью. Что это — пережитое или воображаемое? Решение зависит от исполнителя.

Несколько отвлекусь. Много раз приходилось мне петь партию Евангелиста в «Страстях по Иоанну» Баха, и каждый раз я задавал себе вопрос, видел ли трагедию сам или пересказываю ее с уст другого очевидца, и всегда решал эту проблему однозначно: я видел, знаю, могу об этом рассказать. И тогда речитативы преображались: от сухих констатаций фактов поднимались до подлинной трагедии.

Романс «Давно ль под волшебные звуки» любила исполнять в концертах замечательная певица А. В. Нежданова. К счастью, ее трактовка описана в воспоминаниях Д. Н. Журавлева: «В мерном покачивании вальса возникали первые звуки тоскливо-нежной мелодии, еще наполненной еле ощутимым оттенком недавно пережитого счастья... Середину этого романса Антонина Васильевна исполняла с неподражаемым драматизмом. Скорбно и как-то неподвижно в мрачном своем отчаянии звучали слова:

С горестным воплем звенело затем высокое си („Я спал“). Снова знакомые грациозные звуки вальса вызывали к жизни недавнее видение, и в бесконечной печали, без слов повторялся знакомый напев (артистка пела мелодию, проходящую в аккомпанементе этого романса)».

Отметим: в этой своей импровизации Нежданова, как чуткий интерпретатор, выступала «соавтором» Аренского. Это тем более интересно, что необходимость какого-то «призрачного пения» в романсе на это стихотворение остро ощутил Метнер, обратившийся к нему значительно позже Аренского, и вставил в свою музыкальную версию звуки, фразы, поющиеся закрытым ртом.

«Действие» многих романсов Аренского происходит ночью, и это понятно: романтика ночного пейзажа, мечты, свидания, разлуки — сама музыка; ведь не случайно мимо этих образов не прошел ни один поэт и ни один композитор, сочинявший в вокальных жанрах. Назову некоторые поистине упоительные романсы: Чайковского — «Нам звезды кроткие сияли» на слова Плещеева, «Ночь» на слова Полонского; Рахманинова — «Эти летние ночи» на слова Д. Ратгауза, «Ночь печальна» на слова И. Бунина и др.

Различен художественный уровень сочинений Аренского, вдохновленных «ночными» образами и переживаниями. Например, в романсе «Ночь» на слова неизвестного автора (соч. 17, № 4) собраны все атрибуты романсов этого рода: ночная тишина, сад, звезды, ароматы цветов, туман, «упоенья и ласки», «благовонная сирень» и соответственно безликая мелодия, достаточно банальная гармония в виде аккордов, арпеджий. Романс посвящен Е. А. Лавровской, думаю, она не очень сетовала на молодого композитора и при исполнении оживляла его музыку искренним чувством.

К этому же ряду относится романс «Мне снилось вечернее небо» на слова неизвестного автора (без номера соч.), только к «саду» прибавилась плачущая у окна девушка; простая сентиментальная мелодия, преимущественно в разговорном диапазоне — и учить и петь легко...

Совершенно иные романсы Аренского «ночной» тематики на слова А. Голенищева-Кутузова. Певцам-профессионалам хорошо известно имя этого поэта, прежде всего по произведениям М. Мусоргского, таким, как баллада «Забытый», вокальные циклы «Песни и пляски смерти», «Без солнца». Последний цикл посвящен самому поэту, которого Мусоргский представил В. В. Стасову как одного из наиболее ярких, не подверженных ничьим влияниям поэтов-современников. Но если Мусоргского в стихах друга привлекали гражданственные, социальные мотивы, то Аренского интересовали образы сугубо лирические. Гак, удались ему два «ночных» романса на слова Голенищева-Кутузова «День отошел» (соч. 44, № 4) и «Летняя ночь» (соч. 14, № 2).

Наиболее пленительный романс на «ночную» тему — «Летняя ночь». В стихотворении Голенищева-Кутузова ночь — таинственная, «прекрасная, живая», зовет «к любви и наслаждению»... Музыка исполнена полетности, струящегося света. Начальная интонация речевая: «Я видел ночь» — и далее легко и стремительно нанизываются как бы на одну нить фразы мелодии. Тому способствует и аккомпанемент из легких арпеджий, он лишь в средней части несколько меняется по характеру (в левой руке появляются выразительные имитации голоса, см. тт. 11 —14). В третьей части наступает кульминация:

Слово, «объятый» как бы зависает на соль-диез 2— миг блаженства должен суметь воплотить здесь певец.

К одному из романсов Аренского я отнесся с особенным интересом — это «Знакомые звуки» на слова Плещеева (соч. 60, № 1), так как он посвящен моему любимому певцу — Леониду Витальевичу Собинову. Обратившись к письмам Собинова, чтобы найти какие-нибудь сведения об истории этого посвящения, я прочел в его письме к М. С. Керзиной из Кисловодска от 4 июля 1902 года: «Сюда послали Аренского, который жалуется на какой-то легочный процесс, и он чувствует себя далеко не важно. (...) Между прочим, сообщаю, что Аренский пишет мне романс на чудесные плещеевские слова». Показателен этот отзыв Собинова о Плещееве, возможно, после Фета, самом популярном у композиторов поэте: на его стихи написано более ста романсов, из них назову хотя бы такие шедевры, как «Ни слова, о друг мой», «Мой садик» Чайковского, «Сон», «Полюбила я на печаль свою» Рахманинова и т. д. И вот что удивляет: стихи Плещеева совершенно, по моему мнению, не звучат в чтении, но какие же удивительные по музыке поэмы-признания, исповеди сочиняли композиторы на их основе!