Константин Плужников - Забытые страницы русского романса

Трагические жизненные перипетии наложили своеобразный отпечаток на музыку Аренского, напоенную светом доброты и в то же время неизъяснимой печали — как в народной песне, воплотившей душу русского человека. Потому, наверное, многие мелодии композитора похожи на народные, а народные мелодии органично вплетаются в его сочинения, как, например, в Фантазии на темы Рябинина для фортепиано с оркестром.

Поначалу я подошел к романсам Аренского с представлениями, почерпнутыми в учебниках и популярных книжках. В них проводится мысль, что Аренский продолжает в своей вокальной музыке линию Глинки и близок Чайковскому, но я не нашел в ней ни строгости и стройности глинкинских романсов, ни драматизма, накала чувств романсов Чайковского. Разрешение моим сомнениям, поиску пришло совершенно неожиданно, во время разучивания для записи романсов Варламова, Алябьева, Гурилева — замечательной триады композиторов первой трети XIX века, современников Глинки. Я понял, что Аренский — их прямой наследник.

В свое время этих композиторов называли дилетантами, в отличие от Глинки, при жизни названного классиком. И это отпугивало от них серьезных исполнителей, не желавших «снижаться» до их уровня. Однако впоследствии стало ясно, что они тоже классики и что при всей несложности (простая форма, небольшой диапазон) исполнять их романсы по-настоящему могут немногие. Петь безразлично нельзя — каждый мелодический ход требует своего образного проживания, но и эмоциональный «перебор» недопустим.

Все это в равной степени относится и к романсам Аренского. Отмечу особенную его близость к Варламову. Это темы, образы, привлекавшие обоих композиторов: любовная лирика, мечты, надежды или лучше — упования, часто неопределенные, с оттенком невысказанной романтической печали. Это и близость их к интонационному пласту городского романса.

По многим причинам разучивать вокальные сочинения Аренского полезно: они возвращают нас к забытым страницам русской поэзии, их изумительная простота и сердечность будят в нас чувства искренности и доброты. На романсах Аренского полезно учиться пению , от которого и исполнителей и слушателей всячески отвращает современная музыка. В мелодике Аренского, как правило, нет неудобных интервальных скачков; напротив, «теснота» интервалов способствует плавности голосоведения, кантиленности пения. Речитативы также очень певучи. Интонировать их надо иначе, нежели песни «Светик Савишна» или «Семинарист» Мусоргского, так как даже целая фраза в романсе Аренского, звучащая на одной ноте, раскрывает не характер, но чувство, переживание, состояние героя. И, наконец, на романсах Аренского легко научиться пониманию формы, выразительных средств. Несложный по фактуре аккомпанемент позволяет певцу четко слышать смены тональностей, аккордов, подчеркивающих изменения эмоциональных состояний. Осознание формы, как правило, двух- или трехчастной, дает возможность точно выстроить шкалу оттенков, подойти к кульминации и к завершению.

Представляя произведения Аренского, я не придерживаюсь хронологического принципа, поскольку нет особого отличия между ранними и поздними романсами и не выявляется какой-либо эволюционный путь композитора в отношении к приемам сочинения. И к темам: он не изменяет излюбленным образам и выбирает стихи о любви, природе, красоте. Есть среди них и ряд психологических концепционных произведений, например «Поэзия» на слова Надсона (без номера соч.) — с этого романса, мне кажется, надо начинать знакомство с вокальной лирикой этого композитора.

Плавно, величаво, наполненно звучат первые фразы романса:

Еще и еще раз перечитываю стихотворение, и вдруг оно для меня связалось с трагической судьбой поэта, столь гениального, сколь и несчастного, погибшего под ударами судьбы в 24 года. Он мог бы быть товарищем Аренского по консерватории — страстно любил музыку, повсюду возил с собой скрипку, играл на рояле и прекрасно пел. Несбыточной мечтой Надсона было расстаться с военной профессией и посвятить себя искусству... И вот он решил поведать нам, как пришла в мир поэзия и принесла с собою «гармонию небес и преданность мечте», но растоптаны в прах были надежды и мечты.

Аренский разделил стихотворение по смыслу на четыре четверостишия и каждому дал самостоятельную музыкальную характеристику: в первом возвышенно-прекрасное чувство владеет поэтом, во втором наступает кульминация «прекрасного» (в его четвертом стихе — «И был завет ее — служенье красоте» — чувство восторга переходит в уверенность). Но после мажорного звучания вдруг, как вихрь (Più mosso), врываются речитативные фразы третьего четверостишия:

Лирические краски сменились на драматические, голос здесь должен как бы «потемнеть», а напряжение четко артикулируемых согласных даст дополнительный эффект, когда слова вырастут в своем значении.

В последнем четверостишии возвращается в вариантном виде мелодия первого — чувства любви и муки окрашивают голос певца в страстно-взволнованные тона, в напряжении всех душевных сил исполнитель постепенно подходит к кульминации:

Эта кульминация — наивысшая, и певец должен помнить, что за ней — короткая завершающая фраза, поэтому исполнить ее надо так, чтобы и горе, и горечь сожаления, и сочувствия, выраженные в ней, одновременно воспринимались бы как заключение произведения.

В мир совершенно иных образов погружает нас прелестный романс Аренского «Давно ль под волшебные звуки» на слова Фета (соч. 49, № 5). Стихотворение вводит нас в атмосферу необычных, странных ситуаций: юноша вспоминает недавний бал, когда он был так счастлив с любимой, а вчера уже ей «пели песнь погребенья», и вот теперь в мертвенных бликах лунного света он вновь видит себя несущимся с ней в счастливом танце. Этот сон для героя стихотворения — жизнь, сама же жизнь — мираж, который хочется скорее забыть. По-видимому, Аренского глубоко трогали такого рода сюжеты. Так, в ранее написанном романсе «В тиши и мраке таинственной ночи» на слова Фета (соч. 38, № 1), состоящем из двух частей, в первой герой рассказывает об одинокой могиле и о знакомых очах-звездах, сияющих над ним в степной ночи, во второй — о сне наяву: любимая встала из гроба, и теперь они счастливы. Написан этот романс очень просто, прозрачно (посвящен он замечательному певцу И. В. Тартакову), но вместе с тем композитор находит различные краски для каждой части, главным образом вокальные: в первой части герой рассказывает о том, что он видит в «тиши и мраке» степи (короткие фразы, звучащие преимущественно в первой октаве); во второй части голос должен звучать по-другому — певуче, мечтательно и светло (первая и третья фразы длинные, полетные во второй октаве, в третьей фразе на кульминационной ноте соль 2должен появиться некий «сладостный» оттенок). И это вовсе не противоречит как бы стесненно, горестно звучащим заключительным фразам фортепианного сопровождения, так как последний аккорд — мажорный, впрочем, как и весь романс.