Аркадий Лисенков - Музыка созидающая и разрушающая

Судя по всему, И. Смирнов дает более чем «расширенное» толкование фольклора, относя к нему все и вся. Чтобы его выводы выглядели убедительнее, призывает на помощь своих сторонников, приводит их высказывания. Остановлюсь на словах теоретика рок-группы «Веселые картинки» Д. Яшина: «Мы считаем свою группу фольклорной, и не только потому, что используем традиционные мелодии и сотрудничаем с этнографическими коллективами. Гораздо важнее фольклорный, то есть народный, дух». Положение абсолютно выверенное, я бы сказал, безупречное. Где же ищет проявление народного духа — фольклор, а стало быть, традицию Д. Яшин? «Нас, например,— пишет он,— очень волнует проблема так называемых низовых культур: их присутствие ощущается на каждом шагу, и тем не менее их как бы не существует». Что же это за таинственные (явный намек на полулегальность, запрещенность) низовые культуры, оплодотворившие «Веселые картинки» народным духом, ставшие источником их фольклоризма? Оказывается, эти низовые культуры хорошо выражают исписавшие «все стены» фаны (болельщики «Спартака»). Видимо, Д. Яшин относит к фольклору и блатные песни, и «туалетные словопрения»? Я целиком согласен с Ю. Дружкиным, что формула рок-фольклор — это перебор.

Д. Покровский утверждает: «Нет антагонизма между рок-группами и традиционным фольклором — все это родилось и живет в народе». Но одного этого признака явно мало для объективного научного суждения.

В народе «родились и живут» рядом с пленительными обрядовыми и необрядовыми лирическими песнями, балладами блатные песни, песни-пародии на лучшие патриотические произведения, садистские стихи; не чудо-сказки передавались в конце 70-х из уст в уста, а анекдоты черного юмора. И в этом нет ничего удивительного: понятие народ далеко не однозначно, а потому им можно прикрыть и взаимоисключающие явления, что нередко и делается из конъюнктурных соображений. Почти в любом жанре фольклора мы найдем произведения, несущие полярные идеи. Возьмем пословицы. С одной стороны: «Мы предполагаем, господь-бог располагает», «Без божьей воли волос с головы не упадет», «В ком есть бог, в том есть стыд». С другой стороны: «Молился, молился — гол, как родился», «Что тому богу молиться, который не милует», «— Пресвятая богородица, пошто рыбка не ловится?— Или невод худ, или нет ее тут!» Можно приводить сотни подобных взаимоисключающих суждений, рожденных в народе.

Центральное телевидение как-то показало опыт «освоения» фольклора одной из лучших рок-групп «Ариель». Там было все: народные песенные тексты, прекрасные мелодии, даже использовались произведения на фоне русских архитектурных памятников. Безусловно, обращение к фольклору обогатило «Ариель» музыкально, пластически, расширило арсенал выразительных средств, но выиграл ли от этого фольклор? Новая интерпретация приглушила мелодические ходы, уравновесила ритмически и выхолостила глубокое нравственное содержание песен: исчезла мощная нравоучительная струя, круто замешанная на сатире, прикрытая для вида лукавым юмором, улетучилась едкая ирония шуточных песен. И поделать с этим ничего нельзя, выправить невозможно. Сама художественная система рока не рассчитана на раскрытие глубинного содержания, философской и нравственной сути произведений фольклора. Любопытно в этой связи еще одно высказывание Д. Покровского. «Многие годы распространялся миф о роке,— говорит он,— как о «чужой» культуре, от которой отечественную нужно «спасать». Речь шла не о «чужой», а о чуждой и вредной. Многое к русским пришло от других народов. Я уже писал о гармошке. Вспомним танцы. Конечно, не мазурку аристократических балов. Возьмем то, что стало хореографией крестьянской массы — полька, полька-бабочка, краковяк, цыганочка и другие. Они тоже пришли от других народов. Но они не были чужды нашей национальной культуре, не приносили урона, а значительно обогатили ее.

Но заимствование рока далеко не равнозначно заимствованию отдельных (и даже многих) произведений музыкального, музыкально-поэтического и хореографического искусства, которое не могло привести и не приводило к заметным сдвигам в народной культуре. Другое дело — рок. Это уже иная, принципиально иная эстетическая и мировоззренческая система. Ее наложение на национальное сознание далеко не безобидное явление. И далеко не случайно, что всепланетное распространение этой системы 3. Бжезинский расценил как крупнейшую победу американского духа, американской культуры.

Были ли у Бжезинского основания для подобного утверждения? Думаю, исчерпывающий ответ на этот вопрос дает получившее широкий отклик в мире выступление министра культуры Франции Жака Ланга в 1982 году в Мехико на заседании ЮНЕСКО. Он указал на стремление шоу-бизнеса, транснациональных корпораций от культуры с помощью современных средств эстетических коммуникаций стандартизировать культуру всех народов, лишить их национального своеобразия. Он назвал это стремление культурным и интеллектуальным империализмом. Министр говорил: «Речь идет, по существу, о своеобразной форме вмешательства во внутренние дела государств или, точнее, о наиболее опасной форме вмешательства: об интервенции в сознание граждан других стран» (За рубежом. 1982. № 41. С. 11).

Рок легко перешагивает границы, горячим утюгом выравнивает выпуклости и неровности национальных культур, а вместе с ними и национального самосознания.

Но если быть объективным, руководствоваться не симпатиями и антипатиями или идеологическими соображениями, а делать выводы, опираясь на факты, то следует признать: никакая массированная, целенаправленная, хитроумная империалистическая агрессия средств культуры не захватила бы и малого плацдарма на нашей земле, не взрастила бы свои посевы, если бы для нее не была возделана и обильно удобрена наша национальная почва, если бы на то, что предложил Запад, не было спроса, не было социального заказа. Именно поэтому рок в короткое время из мелких ручейков эпигонства слился в речки и реки, стал мощным потоком, захватившим десятки миллионов молодых людей, стал таким заметным явлением социальной и культурной жизни нашего общества, которое никто не вправе игнорировать. Отменить, запретить невозможно. Настала пора здравой, не подверженной влиянию вкусовщины, объективной научной оценки явления. Его необходимо рассматривать в историческом, социальном и культурном контексте эпохи.

Золотой фонд русской песенности сформировался в эпоху феодализма. Его социальной основой была патриархальная деревня. Традиционные жанры на протяжении веков вполне удовлетворяли эстетическим и нравственным потребностям крестьянской общины, соответствовали мало подверженному производственно-бытовому укладу. Развитие капитализма обусловлено отличной от крестьянского труда производственной деятельностью, меняющей быт, мораль и психологию тружеников. Возникали и распадались производственные коллективы, городские посады, поселения около рудников и заводов. В новых условиях люди не могли сохранить традиционный бытовой уклад. Традиционные песни теряли в силу этого свою бытовую функциональность. Их постепенное угасание предопределяла и малая подвижность, консервативность художественной формы. Каждая земляческая группа приносила свои, отличные от других, песенный стиль и песенный репертуар, своеобразную исполнительскую манеру. Это затрудняло общение земляческих групп на эстетическом уровне. Нужны были новые песни, содержанием своим тесно связанные с новым бытовым укладом, отразившие мировоззренческие сдвиги, по форме — доступные любой земляческой группе. Иными словами, был исторически обусловлен социальный заказ на песенный жанр новой формации — возникла городская песня.