Андрей Васильченко - «Лили Марлен» и другие. Эстрада Третьего рейха [без иллюстраций]

Собственно, в условиях процветавшего в Третьем рейхе расизма вряд ли можно было удивляться антисемитским выпадам Финка. Но было действительно удивительным, что он, никогда не симпатизировавший левым, нередко позволял себе выпады в сторону правых и консервативных деятелей. Так, например, в 1929 году он сделал пародию на движение «Перелетные птицы». Это молодежное движение, состоявшее в основном из представителей средних слоев, пропагандировало возврат к природе. Со временем оно приобрело ярко выраженные националистические и антисемитские черты. С определенной долей уверенности можно утверждать, что оно явилось провозвестником нынешнего «экофашизма». Как и большинство «критичных» номеров Финка, данная сценка была полна едких насмешек.

Уже после прихода к власти национал-социалистов Финк заявил, что не намерен отказываться от своего стиля и откроет представление в марте 1933 года с новых язвительных нападок. Когда занавес открылся и на сцену вышел Финк, его спросили: «Так что же нового в «Катакомбах»? В ответ он произнес: «Нового? Новое — то, что мы все еще здесь!». В последующие годы Финк позволял себе отпускать не самые острые шутки об условиях жизни в Германии. Собственно, это не так удивительно, как то, что представления в «Катакомбах» получали положительные отклики в прессе. Одна из подобных статей появилась даже на страницах «Народного обозревателя». В ней освещалось открытие нового сезона в «Катакомбах», которое состоялось в марте 1935 года. Автор писал, что «веселые и остроумные выступления создавали отличное настроение». Впрочем, никто не воспринимал Финка как серьезного актера. Даже автор статьи, напечатанной в официальном партийном органе НСДАП, считал его «самодовольным дуралеем». Однако подобные отзывы появлялись отнюдь не всегда. Некоторые статьи носили откровенно угрожающий характер. Так, например, в, «12-часовой газете» была напечатана заметка, в которой говорилось, что «Вернер Финк со своими намеками заходит слишком далеко». Католическая газета «Германия» была более сдержанной. «Этот Финк, конечно, небезопасен, но он никогда не был злонамеренным. Даже когда он затрагивает политику — а на эту тему он очень любит шутить, — то в нем говорят в первую очередь чувства. Это персонаж, который отпускает шутки не по причине злобного ликования, а в силу своей прирожденной жизнерадостности… Это тип конструктивной критики. Это конструктивный юмор! Именно под его руководством "Катакомбы" смогли выжить, и мы надеемся, что просуществуют еще очень долго».

Однако популярность кабаре «Катакомбы» у публики не всегда являлась положительным фактором. Именно по этой причине оно вызывало предельное недовольство, граничившее с тихой яростью, как у Йозефа Геббельса, так и у Рейнхарда Гейдриха. Неприятности у кабаре начались в декабре 1934 года, когда в гестапо поступил донос от «последовательного члена национал-социалистической партии». В доносе говорилось, что «во время выступлений в "Катакомбах", в котором всегда присутствует очень много евреев, высмеивались и критиковались меры, предпринимаемые имперским правительством». После этого в «Катакомбы» на одну из программ было заслано несколько агентов гестапо. На следующий день они сообщили в своих отчетах, что публика, сидевшая к кабаре, «на треть состояла из евреев», а из всех показанных номеров только один имел отношение к политике. Суть номера сводилась к следующему. Прием в кабинете у дантиста. Финк изображает нового пациента, который садится в стоматологическое кресло. Врач просит открыть рот. В ответ Финк: «Я же Вас совсем не знаю! Как же открывать рот при незнакомых людях?» («открыть рот» — сказать что-то лишнее, не подумав). Эта шутка, которая призывала людей «держать рот на замке», вряд ли могла бы стать причиной официального преследования. Но тем не менее агентов гестапо было решено направить на новое выступление. На этот раз Финку повезло меньше — за свои шутки он все-таки оказался в гестапо.

На допросах Финк упорно отрицал, что имел что-то против режима. Более того, он утверждал, что он сам и его кабаре поддерживали официальную политику Третьего рейха. По большому счету все обвинения в адрес Финка были косвенными, ведь он в своих номерах не говорил ничего конкретного, а использовал игру слов и намеки. Он продолжал настаивать на том, что инкриминируемые ему пародии высмеивали скупердяев и неплательщиков налогов. Все остальные артисты, которые были задействованы в сценках, утверждали абсолютно то же самое. В итоге Финк и прочие артисты могли утверждать, что их слова были извращены, а смысл их искажен, что их неправильно поняла аудитория.

Собственно, власть беспокоили не сами шутки Финка, а то, что они срывали бурные аплодисменты. А ведь на каждом из представлений было около двухсот человек. Некоторые из агентов гестапо пытались обвинить кабаре «Катакомбы» в том, что там собиралось слишком много евреев. Но эта затея фактически провалилась, так как показания агентов очень сильно разнились. Одни говорили, что в зале было около 3% евреев, другие — что 70%. Столь разительные отличия в оценках никак не могли сформировать единую картину «еврейскости» аудитории «Катакомб». Сам же Финк полагал, что в его кабаре посетители-евреи «в худшем случае» составляли не более четверти от общего числа. При этом он указывал на то, что завсегдатаями его заведения были национал-социалисты, в том числе высокопоставленные. И они аплодировали его номерам так же радостно, как и все остальные посетители. Кроме этого он указывал на то, что менеджер «Катакомб» Эрих Кунце вступил в НСДАП в 1932 году (членство в партии до прихода Гитлера к власти считалось весьма престижным), кроме этого членом НСДАП был один из трех учредителей «Катакомб». Мучительно пытаясь объяснить Геббельсу, почему такое большое количество национал-социалистов аплодировало «подрывной» концертной программе, Гейдрих шел на самые странные ухищрения. Так, например, он писал: «Каждый народный товарищ на полном серьезе полагает, что в развлекательных заведениях национал-социалистической Германии не может быть представлений, которые критикуют государство. Он верит в бдительность властей». Тем же самым объяснялось, почему немецкая пресса давала положительные отзывы о представлениях Финка. Согласно Гейдриху, совокупность данных факторов позволяла утверждать, что посетители «Катакомб», состоявшие в партии, отнюдь не изменили своему мировоззрению, так как считали комические и концертные номера вполне допустимой забавой.

Но, как показала практика, кабаре не всегда выигрывало от того, что один из его менеджеров был членом национал-социалистической партии. Одновременно с событиями, которые разворачивались вокруг «Катакомб», гестапо получило «сигнал» от «истинного национал-социалиста» Макса Эйснера. В доносе говорилось об «ужасных вещах, которые творились в кабаре "Тингель-Тангель"». Самым удивительным в данной ситуации было то, что Макс Эйснер был управляющим данного заведения. Кабаре «Тингель-Тангель» еще в 20‑е годы было создано Фридрихом Холлендером. После того как его создатель в срочном порядке покинул Германию, заведение на время приостановило работу. Оно снова начало давать представления в феврале 1935 года, когда творческое руководство кабаре перешло к актеру Гюнтеру Людерсу и актрисе Труде Кольман (той самой, которую за еврейское происхождение уволили из «Катакомб»). Агенты гестапо, по просьбе Эйснера посетившие представления в «Тингель-Тангеле», нашли, что они были еще более «отвратительными», нежели в «Катакомбах». В донесении Гейдриху агенты сообщали, что посетителями этого кабаре «были в основном евреи и гомосексуалисты». Кроме этого, по их мнению, на сцене «Тингель-Тангеля» ставились номера, которые «порочили национал-социалистическое государство». Зрителям очень часто демонстрировались аллегорические сцены, в которых весна сменяла зиму. Делалось предположение, что это были замаскированные надежды на скорейшее крушение национал-социалистического режима. Кроме этого со сцены исполнялась ироничная песенка, в которой говорилось о сорняках, которые повсеместно проросли в ухоженном саду. Для трактовки песни «Думай свободно» не требовалось даже особой фантазии — ее смысл был слишком очевиден. Два агента гестапо утверждали, что одна актриса, отдавая «немецкий салют» (вскинутая правая ладонь), после этого касалась пальцем лба (немецкий аналог нашего кручения пальцем у виска). Но больше всего их поразила сценка, в которой актеры играли в карты. Она была воспринята как «оскорбление фюрера». Дело в том, что по ходу сценки туз был объявлен скотиной. «Вне всякого сомнения, эти оскорбления были посланы в адрес фюрера».