Анастасия Руденская - Шаман. Скандальная биография Джима Моррисона

— Франция…. — Джим оживился, — я согласен. Франция — то, что мне сейчас нужно. В Париже я смогу быть просто поэтом, мне этого достаточно.

— Вот и славно. Я займусь сбором и подготовкой документов, а вы готовьтесь к переезду.

В тот же вечер Моррисон уложил все самое необходимое в три больших чемодана, остальное выкинул. Первым делом, он сжег свои дневники и записки, оставил только тетрадь с текстами песен — тех, что играли «Дорз» и тех, что писал ночами сам для себя. В нем проснулось желание начать все заново. Он очень устал — от себя, от судебных процессов, от преследующих его повсюду вспышек фотокамер, от орущей толпы и от невыносимого ощущения того, что за ним постоянно кто-то следит.

В бреду и тумане он шатался ведь день по дворам и переулкам и сам не заметил, как добрел до парка. Играла музыка, был слышен шум фонтанов и детский смех… Какая-то невероятная сила потянула его туда, к разноцветным огням, к крутящимся каруселям, к счастливым, улыбающимся людям. Будто зачарованный, Джим встал у ограды и сквозь железные прутья жадно смотрел на этот человеческий праздник. Перед его глазами пробегали дети, проходили влюбленные, чинно вышагивали пожилые пары… Он смотрел и не верил сам себе: жизнь, которую он презирал, считал обыденной и скучной, теперь стала чем-то почти волшебным. Просто быть не одному, гулять по парку, радоваться мелочам — все это казалось таким манящим и одновременно недостижимым. Будто он потерял что-то много лет назад, оставил в прошлом, а сейчас все это вернулось и накрыло его с головой. Джим чувствовал себя невероятно одиноким в этот момент. Он нерешительно подошел к воротам парка. Его приветливо встретило неоновое мерцание вывески над большим «чертовым колесом». Джим вдруг понял, что он никогда, даже в детстве, не катался на аттракционах. Он подошел к маленькому окошечку и попросил билет на колесо. Кассирша уточнила:

— Вы имеете в виду «Мертвую петлю»?

Джим произнес вслух:

— Мертвая петля… — его передернуло. — Нет, давайте лучше на американские горки.

«Кто я и что делаю здесь, в бесспорно прекрасном, но нелюбимом городе, в чужой стране? Я пытался убежать, и мне это почти удалось. Вот только что-то необъяснимое все равно не отпускает меня. Наверное, началась мания преследования. Как хорошо, что меня здесь никто не знает. Соседям я представился как Джеймс Дуглас. При других контактах называюсь Дугласом Джеймсом. На улицу выхожу всегда в темных очках, вне зависимости от погоды. Мои немногие развлечения остаются прежними: еда, выпивка, порошок и кислота. Я приехал сюда, чтобы быть поэтом, а вместо этого веду растительную жизнь. День начинается с рюмки и заканчивается дозой. Видимо, это то, что мне сейчас нужно…»

Он проснулся в своей парижской квартире в четыре часа утра от телефонного звонка. «Наверняка, ошиблись. Никто не знает этого номера». Телефон продолжал разрывать тишину надрывным звуком. Звонили долго и упорно. Джим, проклиная все на свете, потянулся к трубке.

— Прости, что звоню в такое время… — тихо произнес голос, от которого сердце Джима подпрыгнуло и перевернулось несколько раз.

— Пам…. Это ты? — дрожащими руками он со всей силой прижал трубку к уху.

— Не спрашивай, откуда я узнала твой номер и то, что ты теперь здесь. Просто узнала. Я сейчас тоже в Париже.

— Как ты? — дрогнувшим от нежности голосом спросил Джим.

— Все в порядке, я здесь не одна. Со мной Жан де Бертой, вы, кажется знакомы… А ты как?

— Я хочу видеть тебя, Пам. Мы не виделись с той самой ночи, но я… Я ревную тебя, черт подери! Патриция в прошлом. Все в прошлом. Я стал другим…

— Я знаю.

— Пам! Послушай, Пам… Я люблю тебя. И всегда любил только тебя. Но понял это слишком поздно. Давай увидимся?

— Хорошо. Я приеду к тебе днем.

— Запиши адрес.

— Я его знаю. До встречи.

Короткие гудки отдавались частым биением в висках.

Пам зашла в узкую, полупустую, плохо освещенную комнату. Здесь царил беспорядок: повсюду валялись шприцы, ампулы, обрывки бумаги, пустые бутылки, в углу сиротливо ютилась гитара, покрытая толстым слоем пыли, с разорванными струнами. Постель была не заправлена. Сам Моррисон выглядел неважно: темные круги под глазами выдавали бессонницу.

— Боже мой, Джим… Как же ты здесь живешь? Это не квартира. Это могила с окнами. Посмотри в зеркало — на кого ты стал похож? Я не узнаю тебя.

Моррисон устало улыбнулся:

— Да, я знаю. Я все знаю, малыш.

— Давай уйдем отсюда. Я что-нибудь придумаю. Снимем квартиру, я договорюсь. Тебе нельзя здесь оставаться одному… Я тебя вытащу.

— Я люблю тебя, Пам.

Нетвердой походкой он вышел из бара и отправился бесцельно бродить по парижским улицам. Проходя мимо маленького неприметного домика, он остановился — внимание привлекла вывеска «Студия звукозаписи». Вдруг Джим услышал совсем рядом то, от чего защемило сердце. Он не поверил своим ушам… Где-то за углом играли уличные музыканты. И дело было не в том, как они играли; дело было в том, что именно… Сбиваясь, фальшивя и путая слова, они играли «Hello, I love you». Джим вспомнил репетиции, концерты, и ему вдруг до боли захотелось петь. Петь безудержно, как в последний раз…

Будто загипнотизированный, он пошел на звук. Приблизившись к ним, он увидел, что их перевернутая шляпа пуста. Он бросил туда какую-то мелочь, дослушал песню до конца, поблагодарил их и назвал свое имя. Два неудачника не могли поверить, что перед ними стоит сам Джим Моррисон. Он пригласил их выпить по стаканчику виски. Через полчаса к Джиму пришло озарение: он загорелся идеей срочно пойти на студию и вместе с этими ребятами сыграть новую песню, которую он еще никому не показывал. Трясущимися руками Моррисон достал из кармана мятую бумажку с нечеткими каракулями — это был текст.