Жаклин Уилсон - Печенька, или История Красавицы

Я в отчаянии посмотрела на Майка.

Он сказал:

– Маму надо слушаться.

И я потащилась за мамой – сначала по песку, а потом по извилистой тропинке на вершину утеса. Я сердито буравила взглядом мамину спину. Мама шла все быстрее, сжав кулаки и размахивая руками. Я совсем выбилась из сил.

– Красавица, шевелись! – прошипела мама.

– Не хочу! – Я вдруг села на землю.

– Идем! Не дури! – сказала мама.

– А ты не командуй! Что ты такая злая? Наорала на Майка, а он за нас беспокоился.

– Он тебя до слез довел! Я этого не позволю!

– Ты знаешь, почему я плакала. Из-за крольчонка.

– Да он и пяти минут у тебя не пробыл, этот несчастный крольчонок! – Мама присела на корточки рядом со мной.

– Все равно я его полюбила! А он вдруг без головы… Это был такой ужас! – У меня снова задрожал голос. – Не прощу этого папе, никогда не прощу! Никогда, никогда, никогда!

– Папа не хотел, чтобы так вышло. Да, он отпер клетку, но, я уверена, он думал, что Деньрожденья просто убежит.

– Что это ты за папу заступаешься? И Майка обидела, а он такой хороший. И меня обижаешь.

– Не обижаю я тебя. Не веди себя как ребенок!

– Как еще мне себя вести? Я и есть ребенок! А ты вредина! Зачем ты так! Еще сказала, что Сэм и Лили тупые.

– Они правда тупые! И ты сама дуреха, только о них и говоришь целыми днями. Как младенец сопливый!

– Неправда! – Я толкнула маму обеими руками.

Она сидела на корточках и от неожиданности шлепнулась на землю.

– Не смей! – сказала мама. – Еще раз так сделаешь, я тоже тебя ударю!

– Я не ударила. Я пихнула. Ударить – это вот так! – И я легонько ткнула ее кулаком в плечо.

Совсем не сильно, только чтобы показать, а мама размахнулась и больно шлепнула меня по ноге. Я так и застыла. Мама ни разу в жизни меня не шлепала.

Мама тоже застыла. Потом вдруг вся сморщилась и разрыдалась.

Я сказала:

– Что ты плачешь? Это я должна плакать! Знаешь, как больно было!

– Прости! – всхлипнула мама, обхватив голову руками.

Она плакала, плакала и никак не могла остановиться. Я придвинулась поближе и обняла маму. Она прижалась ко мне и заплакала еще горше.

– Ох, Красавица, пожалуйста, прости! Как у меня рука поднялась? Ты права, я сегодня ужасно злая, так нельзя. Просто мне очень страшно. Я не знаю, как лучше поступить. Полночи не спала, все думала и мучилась. Я, наверное, с ума сошла – убежала куда глаза глядят и тебя с собой потащила. Не представляю, что нам делать дальше. Я просто не выдержала, что Майк на меня смотрит, как будто заботится, а на самом деле наверняка думает, что я плохая мать.

– Не думает он такого! Ты ему нравишься. А он тебе разве не нравится?

– Нравится, конечно. Не могу как стыдно, что я ему нахамила. Давай завтра уедем.

– Нет, мам! Я хочу здесь еще побыть.

– Я понимаю, моя хорошая, но мы же не можем остаться здесь навсегда.

– Почему?

– Ты же сама сказала – мы приехали в отпуск. Надо составить планы на будущее. Только у меня в голове все спуталось. Я, видно, разучилась сама за себя думать – привыкла, что все решает папа.

– Тогда давай я буду за тебя думать. Мы остаемся в Кроличьей бухте! Ты найдешь работу, купим себе домик…

– Ох, Красавица, да мы и самую жалкую развалюху не можем себе позволить!

– Тогда я построю на берегу жалкую развалюху, и будем в ней жить. Долго и счастливо.

Мама расхохоталась и стиснула меня в объятиях.

– Ох, слава богу, что ты у меня есть, солнышко! Все будет хорошо, раз мы вместе. Прости, что я была такая злющая.

– А у Майка попросишь прощения?

– О боже… Да, нужно извиниться. Он и правда был к нам очень добр. Еще и тебя учил рисованию…

– Видела, у меня хорошо получается! Правда же, не нужно завтра уезжать! Я хочу еще порисовать красками!

– Посмотрим, – сказала мама.

Майк все еще сидел с мольбертом на берегу.

– Может, не будем его отвлекать? – сказала мама.

– Мам, ты трусиха! Извинись, и дело с концом.

Я чуть ли не силой потащила ее к Майку. Чем ближе мы подходили, тем краснее становились мамины щеки. Майк решительно водил кистью по холсту и не поднял глаз, даже когда мы встали возле мольберта.

Мама жалобно посмотрела на меня. Я подтолкнула ее локтем.

Тогда мама сказала еле слышно:

– Майк, простите, что я вам нагрубила.

Майк замер, не донеся кисть до холста, и наконец-то посмотрел на нас.

– Я сам виноват, что донимал Красавицу дурацкими вопросами. Лез не в свое дело.

– Нет, что вы! – сказала мама.

Майк неловко кивнул. Мама переступила с ноги на ногу, явно готовясь удрать. А я не хотела, чтобы этим все и закончилось.

– Чтобы как следует помириться, мы тебя приглашаем сегодня на ужин! – сказала я.

Мама и Майк изумленно на меня уставились.

– Куда приглашаем? – одними губами спросила мама.

Еще вчера мы узнали, что «Чаепитие у Пегги» закрывается ровно в шесть, и поужинали на пляже треской и жареной картошкой из рыбного магазинчика.

– Спасибо за приглашение, но я сегодня как раз собирался поужинать дома, с друзьями, – сказал Майк.

– А-а… – Я сникла.

– Да. Я неплохо готовлю рыбную запеканку. Хотите попробовать?

– К вам же друзья придут… Мы не хотим мешать, – сказала мама.

Майк посмотрел на меня. Я скорчила гримасу.

– Мам! Наверное, друзья – это мы!

И мы пошли ужинать с Майком. Сначала мы думали, что он еще кого-нибудь пригласил, но обе походные парочки поехали в ресторанчик неподалеку, а семья с мальчиками отправилась попробовать, как кормят в гостинице.

– Значит, будем только мы, – сказала я. – Можно я надену серое платье с фартучком и новые башмачки?

– Ох, Красавица, это просто ужин! Чистую футболку надень и джинсы.

– Нет, я хочу быть красивой! То есть я знаю, что всегда выгляжу отвратно, только в сером платье я чувствую себя так, как будто я хорошенькая.

– Ах, солнышко, совсем ты не отвратно выглядишь. Ну ладно, если хочешь, надевай серое платье. А я наряжаться не собираюсь!

Мама осталась в джинсах, но к ним надела розовую облегающую блузку с жемчужными пуговками, а на ноги – розовые босоножки из тоненьких ремешков, на высоком каблуке. И даже ногти на ногах заново накрасила.

Мы спустились вниз в семь, как просил Майк, но в столовой было пусто. Столики уже накрыли к завтрашнему утру.

– Может быть, он передумал? – шепнула мама.

Но тут вошел Майк, сияя улыбкой.

– Дамы, прошу сюда! Я подумал, что в кухне будет уютнее. И у других постояльцев не возникнет соблазна к нам присоединиться, если они вдруг вернутся пораньше.

Майк был все в том же полосатом фартуке, но под фартук надел голубую рубашку в цветочек, а красные бейсбольные бутсы так и сверкали. Видно было, что он принарядился.

– Красавица, ты ли это? – воскликнул Майк. – Такая взрослая! А вы, Дилли, кажетесь еще моложе. Вы как будто сестры.