Борис Батыршин - Забытые в небе

«…осталось сорок шагов… тридцать…»

Дверь открыта – не заперта, не завалена изнутри всяким хламом. Её нарочно оставили открытой, даже смазали жиром дверные петли – а вдруг понадобится срочно покинуть Верхние Этажи в обход бдящей на постах охраны?

«…ещё двадцать шагов… пятнадцать… десять…»

Он сложил руки за спиной и неслышно щёлкал пальцами, надеясь, что идущая следом Лея угадает его задумку. Или хотя бы приготовится.

«…семь шагов… пять… три…»

Из узкой щели на пол ложится полоска серенького вечернего света. Люк ухватил сестру за руку, в прыжке ударяет в дверь плечом. Та с треском распахивается, ойкает от боли Лея – он слишком сильно стиснул ей запястье.

«…ничего, сестрёнка, переживёшь…»

Обалдевший охранник, открыв рот, уставился им вслед. Он, как и девочка, не успел ещё понять, что происходит.

Теперь нащупать засов, щелчок… Он, крепкий, массивный, в солидных стальных петлях.

– Помоги!

Люк ухватился за платяной шкаф и с натугой обрушил его поперёк прихожей. Снаружи уже грохотало – по двери лупили не меньше десятка кулаков и сапог.

«… зря стараетесь, дерево прочное, толстое. Только бы петли выдержали…»

– Молодчина, братик! Я знала, что ты что-нибудь придумаешь!

Бум-м! Бум-м! Бум-м!

«…притащили комод из соседних апартаментов и используют, как таран?..»

– Открывайте, суки! Всё равно достанем, пожалеете!

Это гнилозубый. Генерального пока не слышно. А может, его червячки не действуют сквозь преграду?

«…нет уж, проверять это мы не будем…»

Прочь из прихожей, скорей! Ещё один шкаф – поперёк коридора. Надолго он их не удержит, но лишних две-три секунды беглецам подарит.

Лея озирается посреди спальни. За огромным, без стёкол, оконным проёмом, на фоне неба чернеют ниточки подвесного моста. Путь к спасению.

– Пошли, скорее!

– Погоди… – она встала на четвереньки и пошарила под разломанной кроватью. – Вот он!

Это было лук – тот самый, блочный, сделанный Полом. А Люк добавил к нему две дюжины стальных наконечников и кованый нож.

Из-за них Лея каждый раз, возвращаясь в Офис, оставляла оружие здесь, – не хотела светить невиданные изделия.

В коридоре затрещало, загрохотало, посыпались сдавленные проклятия – кого-то из штурмующих прищемили дверью.

«… ещё чуть-чуть, и баррикада не выдержит…»

Лея вспрыгнула на верхний канат и, раскинув руки, побежала над пропастью. Люк замер у окна, дожидаясь, когда она доберётся до развилки стебля.

«…немножко… ещё совсем чуть-чуть, шагов пятнадцать…»

С грохотом вылетела дверь спальни, и на пороге возник гнилозубый. В руке у него опасно блестело короткое копьё.

– Ну чё, сучёныш, попался?

– Люк, я уже! Скорее!

Он швырнул в громилу обломком стула и вступил на мостик. Бегать по натянутой верёвке он не умел. Сейчас это не молучилось бы даже у такого мастера, как Пол – гнилозубый, боясь последовать за беглецом, вцепился в канаты и стал яростно их раскачивать. Люк держался изо всех сил, мостик ходил ходуном, а из окна неслись яростные маты охранников – кроме гнилозубого, за верёвки взялись ещё двое.

«… сейчас сообразят, что можно бросить копьё. Или начнут стрелять из своих пис-то-летов…»

Ш-ших!

Стрела прошуршала в дюйме от его головы. Охранник взвыл, схватившись за торчащее из бедра древко.

Ш-ших!

Новый вопль. Это уже гнилозубый – стрела пробила ему плечо. Двое других охранников испуганно пятятся от окна.

«…эх, жаль, все стрелы белопёрые, Лея не стала смазывать стальные наконечники ядом. Сказала, что это оскорбляет благородное оружие…»

– Стреляйте в него, идиоты! Скорее, пока не ушёл!

Голос Генерального, тонкий, писклявый, доносился из глубины апартаментов. Не хочет подставляться под стрелы, жирный трус…

Ш-ших!

Болезненный крик.

«…чей? Да какая разница?…

…вот она, развилка…»

Лея суёт ему в ладонь нож.

– Режь, я прикрою!

И, одну за другой, выпускает по маячащим на той стороне фигурам две стрелы. Судя по очередному воплю – удачно.

Ба-бах!

Что-то противно вжикает по волосам.

– Скорее, убьют!

Ба-бах! Ба-бах!

Мимо. Отлетевшие щепки царапают лоб, впиваются в щёку.

Бритвенно-острое лезвие (сам точил!) рассекает туго скрученные, пропитанные смолой пряди. Мелькнула мысль – заточкой пришлось бы пилить верных полчаса, и не факт, что справился бы… Ещё два движения – и мостик обрывается, бессильно повисает на фасаде.

– Побежали!

Ба-бах! Ба-бах!

Поздно. Толстенный, в десяток обхватов, стебель, надёжно прикрывает беглецов.

Хотелось заорать от восторга, прыгать, обнять Лею, расцеловать в пунцовеющие от боевого возбуждения щёки.

Но – некогда, некогда! Плевать, что кровь тонкой струйкой бежит с рассечённого лба, плевать, что горят ладони, стёртые о жёсткий канат. Поймать свисающий жгут лиан, хорошенько оттолкнуться, перелететь на соседний стебель древолианы, пробежать, балансируя раскинутыми в стороны руками бегу, по наклонной ветви – это вам не канат, толщина втрое больше его самого, – снова поймать висячий жгут, оттолкнуться прыгнуть…

«..свобода! Спасение и свобода!..»

Они остановились, тремя ярусами ниже. Лея сняла колчан, пересчитала стрелы – их осталось всего семь штук. Люк огляделся. Они были на тех мостках, куда прилетела когда-то на своём «крыле» Майка. Их тайное место. Убежище.

Лея уселась на помост и поставила колчан между коленей.

– Ну, братец, и что будем делать дальше?

Конец второй части

Редко какая из дорожек и аллей, во множестве пересекавших когда-то Воробьёвы горы, пережила Зелёный Прилив. Корни гигантских, в половину высоты Главного здания МГУ, ясеней, взломали асфальт, а буйно разросшийся непроходимый подлесок довершил это разрушение. Золотые Леса, многочисленное, влиятельное и мощное сообщество, обосновавшееся на Воробьёвых горах и Метромосту, сохраняло в пригодном для использования состоянии всего несколько тропок, по которым можно спуститься к реке. Самая известная из них начиналась от смотровой площадки, петляла между гигантскими стволами мимо ржавых ферм лыжного трамплина и заканчивалась на набережной, напротив пристани, где причаливали когда-то речные трамвайчики. По соглашению между золотолесцами и университетской администрацией эта дорожка предназначалась для обитателей и гостей ГЗ, прибывающих или отбывающих по реке – главной транспортной артерии, связывавшей МГУ с внешним миром, воротами в который вот уже три десятка лес служил северный Речной Вокзал.

Тропа содержалась в идеальном порядке: верёвочные перила, по бокам – стеклянные, с масляными светильниками, шары. Сами золотолесцы пользовались ею редко, предпочитая перемещаться по многочисленным висячим тропкам и мосткам. Для грузов же и многочисленных «транзитников (по большей части, челноков и барахольщиков), стремящихся пересечь реку, предназначалась другая тропа, проложенная вдоль опор Метромоста.