Леонид Бляхер - Кузнец

Только сильно это не нравилось начальникам их, князьям. Как-то ушел после работы и ужина Олонка домой. А на следующий день не явился. И на другой не пришел. А на третий к крепости подкинули ночью куль из шкур. Наши развернули и застыли. В том куле головы дружков наших даурских. Не всех, но многих. И мой Олонка там. Потом все жители близлежащих селений исчезли, а сами городки сожгли. Нет данников, нет и хлеба. И много чего нет помимо хлеба. Смоляной все кричал, чтобы мы прямо сейчас на иродов шли. Но Хабаров запретил. Сказал, что они свое получат. И за наших друзей сочтемся. Но тогда, когда час придет. Хабаров поселил уже десять семей пашенных крестьян возле Албазина. Но те только весной вспашут землю. А урожай соберут осенью. Пока же приходилось обходиться старыми запасами, да тем, что изредка присылал брат Хабарова, Никифор.

Надо было двигаться дальше. Дауры еще далеко не сломлены. Даже Албазы с Лавкаем и частью своих людей успели сбежать. Сидя в крепости, много не навоюешь. Еще в конце февраля стал Хабаров рассылать конные разъезды и пеших разведчиков-пластунов в разные стороны. Картинка вырисовывалась не радостная. Все поселения почти на два дня пути конного разъезда сожжены, люди бежали или согнаны. Как рассказали немногочисленные пленные, захваченные в одном из уцелевших городков, все силы дауров, что живут на верхнем Амуре, ушли в сильную крепость князя Гуйгудара. Там сейчас войско трех князей. Самого Гуйгудара, князцев Олемза и Лотодия, остатки сил нашего знакомца, князя Лавкая. Пленные говорили про «тьму воинов», то есть десять тысяч. Но, думаю, что реально их меньше. Максимум тысяч пять. Хотя для нашего войска в пятьсот человек оно тоже совсем немало.

Но хочешь или не хочешь, а двигаться надо. Хабаров это понимал ни хуже меня. Уже в конце апреля велел он смолить струги, ладить новые. С союзными тунгусами договорились, что они пойдут берегом. Мы же, оставив в городке крестьян и полсотни казаков, уже в первые дни лета загрузились на струги и двинулись вниз по реке. В поход вышло почти полтысячи казаков на десяти стругах. На головном корабле установили три пушки. Больше у нас просто не было. Вновь под деревянным днищем шумит амурская вода. Мимо медленно плывут заросшие соснами сопки, распадки, заливные луга. Даже не верится, что в эти мирные, полусонные земли мы несем огонь и смерть. Зачем? Не знаю. Несет по миру ветер пылинку, тянет Дух Земли меня через горнило или через что там духи обычно тянут.

Через пару дней пути показался городок. На крепость он походил мало. Но решили пристать. Хабаров решил. Строго говоря, только время потеряли. Городок был брошен. Дома частью порушены, частью сожжены. Пластуны пошарили по округе. Нашли одну бабу-даурку и двух юнцов. Расспрашивал их Хабаров. Все же я – человек XXI столетия, да еще и измученный совком и нарзаном. Всех прелестей средневекового допроса постичь не могу. Но инфа была важная. До Гуйгударовой крепости еще больше полдня пути. А в самой крепости собрались все воины четырех племен, самые сильные шаманы. И даже великий князь-шаман Лотоди. Про князя мы уже слышали, а то, что он шаман узнали только сейчас.

До общения с Ленкой я бы эту инфу мимо ушей пропустил. А тут, не захочешь, поверишь. После того случая я нет-нет, да и стал замечать похожих цветных змеек, которые тогда от Ленки исходили. Только они могли быть не обязательно зеленые. Видел синие, коричневые. И идти они могли не только от человека, но от дерева или просто места. Как Ленка говорила, духи во всякой вещи живут. Только говорить с ними не все могут. И не дар это, а выбор духа. Уже перед самым отъездом из Илима стал я ее спрашивать, что это за канитель такая. Она так серьезно на меня посмотрела и сказала: Ты теперь стал духов видеть. Только говорить с ними не умеешь. Подожди, духи сами с тобой заговорят.

Ага. Радости полные штаны. Теперь еще здесь шаманы. И, главное, не понятно, чего от них ждать. Решил я еще раз сам поговорить с бабой даурской. Хабаров разрешил. Только, говорит, толку тут нет. Она все, что знала, нам рассказала. Ну, думаю, рассказала она то, что вы спросили. А я про другое спрошу. Зашел в избу, где пленники сидели. Ох, мама дорогая. Совсем избитые все. Жестко казаки спрашивали. От меня они по углам шарахнулись. Баба та и совсем в уголок забилась, руку выставила и шепчет что-то. Пригляделся: и от нее змейки летят. Белые. Ко мне летят. Только не долетают, разбиваются.

Я ей и говорю. На даурском говорю. Может, криво, но, надеюсь, понятно.

– Я тебе не враг. Просто говорить хочу.

– Ты лоча (русский)! Вы для всех дауров смерть.

– Нет – говорю – Мы хотим мира с даурами. Хотим торговать. Только князья ваши его не хотят. Не буду я тебя убивать.

Наклонился я к ней. Она аж дрожит вся. Я фляжку достал с хлебным вином. Ей протягиваю. Показываю, дескать, пей, хорошо будет. Сам отхлебнул, ей дал.

Пока с бабой разговаривал, мальчишка ко мне сзади подкрадывался. Думал, не вижу. Сейчас. Подождал, пока совсем рядом окажется, да какой-то палкой замахнется, да и смахнул его в сторону. Не крепко, но на пару метров он отлетел. Не балуйся, говорю. Если все, что мне нужно, скажите, отпущу вас к своим. Мальчонка смотрит на меня зверем, не верит. Оно понятно. После того гостеприимства, что им казаки устроили, я бы сам не поверил. Такой вот высокий сибирский политик.

Я опять к бабе. Расскажи про шамана. Кто он? Она зажмурилась. Потом говорит: скажу. И полилось. В общем, этот Лотоди, служит великому духу по имени Харги. Дух этот страшный и хитрый. Людям вредит, насылает болезни, смерть. По словам даурки, с помощью этого духа, думаю, что банального яда, этот самый Лотоди князя племени дубочен убил. А сам стал князем. Он может, по словам моей собеседницы, навести сон, сделать слабыми. Короче говоря, кино и немцы.

Сам бы посмеялся. Но лучше я посмеюсь потом, когда мы этот городок Гуйгудара возьмем. А еще та баба под конец, как захмелела стала говорить, что в крепость приехало полсотни гонцов от богдойского царя Шамшакана. И у них такое же оружие, как у казаков. Вот об этом Хабарову знать стоит. Нарваться на полсотни стволов, когда нас и так в пять-шесть раз меньше, совсем не весело.

Рассказал Хабарову про богдойских посланников. Кое как уломал его отпустить пленников. Он на бабу ту уже глаз положил. Хотя в то время зазорным оно не считалось, но мне было неприятно. Сказал, что я им слово дал. Он и отступил. К слову казаки относились серьезно. Про шамана говорить не стал. Засмеют, а толку не будет. Вывел я даурку и ребятишек за городок, дал им по краюхе хлеба, да отпустил. Авось дойдут. Мы же переночевали и поутру снова вниз по реке пошли.

Я не стал бы рассказывать про обычную стоянку у покинутого даурского городка, если бы не сон, странный, ненормальный. Снилась мне поляна в лесу. И день такой ясный, солнечный. Сквозь деревья гладь Амура поблескивает. Вдруг резко темнеет, ветер поднялся. А на поляну, прямо на меня, выходит большой, нет, гигантский тигр. В холке не меньше двух метров, а длина – метров пять, если не больше. Как-то не пришлось померить. И смотрит на меня так, пристально. Не нападает, не рычит. И я почему-то чувствую не страх, вполне нормальный при встрече с такой киской, а… не знаю, как сказать. Наверное, любопытство и приязнь к этой кисе испытываю. Внезапно понимаю, что слышу слова. Как с тем стариком, который Хозяин. Не на каком-то языке, а просто в сознании они рождаются. Киса говорит или не киса, не знаю, но говорит со мной. Харги, говорит, силен, а его слуга опытен. Но Харги живет в высшем мире. На земле его власть слабеет. А на реке и возле нее я сильнее. Не бойся. Твоя рука будет твердой. И опять шум ветра. Вместо тигра стоит знакомый старик. Сердито так смотрит и говорит: чтобы ружье всегда заряженным держал. Я удивился, к чему это он? Тут и проснулся. Вовремя, подступал рассвет. Хотелось подумать над сном, но увы. Было пора грузиться на корабли.