Леонид Бляхер - Кузнец

На этот раз успели ворваться в крепость. По крайней мере, первый десяток заскочил. С ним еще человек пятнадцать тунгусов. Дауры наседали. Один наш и человека три тунгусов упали, пробитые стрелами, но проход удержали, а после подоспели наши и началась свалка. Зажатые в небольшой цитадели, дауры метались, пытаясь вырваться из плотного кольца, падали, пораженные стрелами и пулями, рассеченные мечами и топорами. Похоже, что даурские владыки в этой части реки погибли все. Наконец, стали сдаваться. Сначала один, потом другой, бросали оружие и садились на корточки, опустив голову. В какой-то момент, я осознал, что махать саблей больше нет необходимости. Гуйгударова крепость пала.

Все следующие дни мы приводили крепость в хоть сколько-нибудь божеский вид. Жить здесь, делать крепость своей никто не собирался. Хоть и была она посильнее крепости Албазы, которую все уже звали Албазинской крепостью, но запах смерти, своей и чужой, слишком впитался в эти стены. Пересидеть, еще ладно. А жить – увольте. Тунгусы собрали своих павших, мы – своих. Похоронили так, как принято. Дауров же, которых было множество, просто снесли в ров и там сожгли. Мерзкий запах горелых тел еще несколько дней висел над городом. Но оно лучше, чем трупный яд, который пошел бы от разлагающихся трупов. Да и союзные тунгусы торопили. По их повериям, непогребенные враги после смерти превращаются в злых духов. Они воруют живых и пьют из них кровь. Оно, конечно, суеверия. Но проверять мне не хотелось.

В то же время произошло событие, важное и странное. Когда мы вышли из крепости, чтобы похоронить своих павших, к счастью, немногочисленных, показался отряд людей, по одежде сильно отличающийся от местных. Необычные шапки, узорные ткани рубах и кафтанов, высокие и статные лошади, явно дорогие брони. Кроме сабель были у них и ружья, сплошь фитильные. Один из них подъехал к нам. Безошибочно определил в Хабарове главного и начал что-то лепетать. Если даурский язык и речь тунгусов мы как-то понимали, то речь важного гостя не поняли совсем. Хабаров велел позвать пленника, который знал язык гостей. После некоторой заминки нашли и такого. Благо, пленников у нас было больше четырех сотен.

С переводчиком-толмачом беседа пошла лучше. Тоже не совсем, поскольку русского языка толмач не знал, а мы на местном говорили не особенно, но все лучше, чем ничего. Гость говорил не быстро, а толмач переводил. Суть была такова, что они – посланники от великого царя маньчжуров или богдойцев Шамшакана. Собственно, как я понял, сказано было «Сына Неба, Великого Богдыхана Шуньчжи». Только разницы нет. Шамшакан, так Шамшакан. Даурам так проще говорить.

Тогда Хабаров стал выяснять, почему те не участвовали в сражении. Объяснение иноземца было простое. Они – только наблюдатели. Их царь запретил им участвовать в сражении. Он желает с русскими не сражаться, а торговать. Хабарову такой оборот очень понравился. Он сказал, что и русский царь (Великий государь Руси) тоже жаждет торговать с царем Шамшаканом. Ну, и как положено, одарил посланников. Кстати, в основном, мехами и моими изделиями. Это было забавно, поскольку меха и так изначально предназначались маньчжурам, а моими изделиями мы их данников и побили. Но политика – удел Хабарова. Я туда не лез. Послушал и ладно.

Гости, долго кланяясь, пятились задом к своим коням, но сев на них скрылись почти мгновенно. Мы же вернулись к печальной церемонии. Честно говоря, отделались мы в тот раз малой кровью. Десяток бойцов потеряли, да с полсотни раненых. Конечно, жалко каждого. Но дауров полегло не меньше тысячи. Сколько их сгинуло от ран, даже предположить страшно. Да и союзники наши потеряли сотен пять. Спасали щиты, брони, выучка. Оружие огнестрельное выручало. Но это здесь, а как дальше пойдет, сказать трудно.

Добычу мы взяли изрядную. В хорошо сделанных куяках (бронях) были теперь все. Обзавелись и саблями в придачу к привычным топорам. Тканей шелковых множество свертков, серебро, меха, хлебные запасы. Не хватало только пороха и свинца. Мы за битву едва не треть всего запаса израсходовали. Еще пара таких сражений и останемся мы без огненного зелья. Щедро расплатились с союзниками. Казаки тоже щеголяли в шелковой одежде, звеня добытым серебром, хвастаясь саблями с искусной насечкой в богатых ножнах.

Держать в городе множество пленных было не особенно разумно. Потому Хабаров отобрал из них самых родовитых и отправил их гонцами с приказом передать, что готов отпустить всех за выкуп. А если дадут шерть, то и за ясак. Уже через несколько дней стали подходить дауры с выкупом. Мехами платили редко, ссылаясь на то, что меха уже отдали богдойцам. Как бы не тем самым, которых мы с честью отпустили. Зато платили серебром. Частью слитками, частью монетами с непонятной надписью. Скорее всего, китайскими. Немного везли и золото. Пленных воинов отпустили. В городе стало спокойнее. Поначалу я удивлялся, что взятых в плен женщин даже не пытались выкупить. Потом вспомнил, что в степной традиции, а в этом плане дауры были степняками, женщина – имущество, а выкупались люди, то есть воины. Казаки активно пользовались этим имуществом. Правда, не только утоляли самцовое естество, но пользовали их в качестве портних, прачек и для тому подобных женских дел. Впрочем, кто-то брал даурок и себе в жены. Других девок в Приамурье они не видели. А вернутся ли живыми, пока не знал никто.

В городе Гуйгудара пробыли больше месяца. Отходили от битвы, залечивали раны, пополняли припасы. Хабаров отправлял отряды вниз по Амуру и по реке Зее, где по словам пленных жили дауры. Казаки занимались привычным делом – собирали ясак, приводили под шерть. Делали так, как могли. Где-то мирно, а где-то и совсем не мирно. К сентябрю, Хабаров смог отправить караван с ясаком в Якутск. Кроме мехов, серебра и прочего отправил он письмо с просьбой прислать пороха, свинца и хлеба. То, в чем войско нуждалось. С караваном я отправил и своего доверенного человека, Степана Смоляного. Ему было особое задание, объехать всех моих людей, оставленных на Лене и в Илиме, сказать, что скоро их услуги понадобятся. Какие, я пока сам не знал. Но сеть стоит проверять и поддерживать в рабочем состоянии. Каждому человеку вез он небольшой подарок. Не столько для корысти, сколько с напоминанием: помним, уважаем.

Сами же мы загрузились на корабли, частью еще якутские, частью построенные уже на месте, и продолжили путь по Амуру. В поход пошло менее четырех сотен бойцов. Часть Хабаров решил оставить в городке Албазине, а части повелел острог строить возле впадения в Амур реки Зеи, чтобы если что, можно было отсидеться. Пушки же и пищали взяли с собой. За Зеей улусы даурских князей закончились. Начиналась страна народа дючеров. Когда проплывали по Амуру близ Зеи я чуть в воду не бросился. Это место я помнил более, чем хорошо. В мое время здесь был город Благовещенск, до революции он был крупнейшим экономическим центром в Приамурье. Еще в мое время там стояли могучие здания торговых домов Чурина, Бабинцева, Касьянова, Кунста и Альберса. Напротив него высились дома китайского Хейхэ. Некогда Хейхэ был маленькой рыбацкой деревушкой. Но за постсоветские годы вырос в настоящий город, куда наши частенько наведывались даже из Хабаровска. Кто жене шубу купить подешевле, кто-то еще чем-то разжиться. Я ездил туда просто пожрать китайской еды. Ну, нравится она мне. Пока же здесь стоял последний даурский улус, давший шерть русскому государю, да шумели нетронутые сосны.