Александр Ханин - Божиею милостию, Мы, Императрица... [главы 1-4, СИ]

Алексей Павлович рассмеялся и заметил:

- Ну, если исходить из твоих слов, тогда там течет не голубая шя­хетская кровь, а еврейская. Польские магнаты сами не желали управ-лять поместьями, а приглашали управляющего-жида, который поль­зовался всеми правами, в том числе и правом первой ночи.

- Ты про то, что когда хохол родился, то жид повесился? - ухмы­ль-

нулся канцлер.

- Ты вот лучше по­слушай, что сочинили эти самые мерзавцы, ко­торые выступают за " само­стоятельную суверенную Украину, собор­ную, единую и неразде­лённую, от Сана до Кубани, от Карпат до Кав­каза, свободную среди свобод­ных, без пана и хама, без классовой борьбы, федеративную по своей сути ", - Алексей Павлович обратился к бумагам. - Это цитата из программы так называемого "Братства та­расов­цев", члены которого были арестованы три года назад в Харь­кове. И все они отделались тем, что посидели по году в тюрьме, а по­том их освободили и отправили под надзор полиции, но зубы дракона уже посеяны, и украинофильство процветает не только среди интел­лиген­ции, но и среди наших чиновников. Да что там говорить, если даже Драго­миров, и тот любил привечать у себя малорусских писате­лей, истори­ков и театралов. Ярые украинофилы Левицкий и Стариц­кий были его постоянными гостями, водку пили, в карты играли и вели весьма предосудительные беседы.

- Не перегибаешь ли ты палку, Алексей? Я слышал, что "защитные аресты" когда-то применяли в Пруссии, но в России то их нет...

- Вот и плохо, что нет, именно потому у нас открытые враги само­-

державия разгуливают на свободе, вместо того, чтобы сидеть за ре­шёткой! Мне достоверно известно, что многие малорусские литера­торы нагло игнорируют законы Империи, издают свои произведения на малороссийском наречии за кордоном, в Галиции, в Швейцарии, а власти ничего не могут с ними сделать! Кониского за украинскую пропаганду сослали в Вологду, но теперь он живёт в Киеве и кропает свои книжонки! Тобилевич служил в городской полиции и снабжал революционеров паспортами, за что отделался лишь увольнением от службы, а теперь он тоже литератор и пишет всякую мерзость! С него даже надзор полиции сняли! И ты знаешь, страшно то, что братцы того же Тобилевича, Садовский и Саксаганский, они ведь тоже ве­дут открытую антирусскую пропаганду. А самое большое зло - это могила Шевченко в Каневе!

- То есть?

- А вот то и есть, дорогой мой канцлер Империи! Величайшей ошибкой было разрешение перезахоронить Шевченко в малороссий­ской земле! Величайшей! Теперь малорусские интеллигентишки пы­таются сделать из этой могилы своеообразную "украинскую" свя­тыню, а из этого безграмотного покойника, который даже писать гра­мотно не мог, ибо буквы едва осилил, пытаются сделать образ для преклонения! Это невозможно представить, чтобы из алкоголика, ко­торый вечно валялся под забором, из полуграмотного дикаря, теперь лепили икону "украинской само­стийности"!

- Ты так решительно настроен, господин министр внутренних дел, как будто стихоплёт Шевченко из своей могилы может что-то сделать!

Алексей Павлович внимательно посмотрел на брата, тяжело вздох­нул и промолвил:

- Эх, Коля, Коля, не понимаешь ты, что новые времена требуют новых идей!

Глава 4

Московское губернское жандармское управление никогда ещё не ви­дело в своих стенах столько высокопоставленных лиц. По сроч­ному вызову нового министра внутренних дел в Москву съехались начальники жандармских управлений изо всех ев­ропейских губер­ний и областей.

Десятки полковников и генералов в тёмно-синих мундирах, укра­шенных серебряными аксельбантами, заполнили коридоры, теряясь в

догадках, к чему их вызвали так поспешно, без объяснения причин.

Алексей Павлович Игнатьев уже успел заслушать доклад генерала Шрамма об убийстве графа Воронцова-Дашкова и Плеве, и был пора­жён беспомощностью московской жандармерии. Если Москов­ское охранное отделение обладало многочисленной агентурой, рабо­тало тонко, умело оплетая революционеров сетью лжи и провокации, со­средоточив в своих руках дело политического розыска практически по территории всей Империи, то жандармское управление доволь­ство­валось лишь производством дознаний по государственным пре­ступ­лениям и наблюдением за населением губернии. Жандармские офи­церы проявляли бездеятельность, новые приёмы розыска были им неизвестны, и даже провернуть комбинацию с провокацией они не были спо­собны, ибо это требовало живого и подвижного исполне­ния, боль­шой изворотливости и дерзости.

Сам генерал Шрамм, прослуживший на жандармском поприще 33 года, в работе своих офицеров ценил лишь умение составить и пра­вильно доложить документ. Строгий и требова­тельный, вспыльчивый до чрезвычайности, в со­стоянии раздражения не выносивший никаких доводов, педант в мело­чах и наивный младенец в делах розыска, он представлял собою тип "свадебного генерала".

Ознакомился министр и со справкой, полученной телеграфом из штаба Отдельного корпуса жандармов, по­лучив данные обо всех начальниках губернских управлений. Картина складывалась весьма и весьма печальная, ибо, если армия усилиями военного министра Пу­зыревского была более-менее очи­щена от пре­старелых генералов, жи­вущих и мыслящих реалиями Крымской войны, то в жандармской среде наблюдался полнейший застой и апа­тия.

71-летний начальник Орловского управления полковник Дудкин состоял в должности 10 лет. 69-летний генерал Кононов руководил Новгородским управле­нием 17 лет, в Екатеринославе 15 лет занимал кресло его ровесник генерал Богин­ский, в Тифлисе 12 лет - 68-лет­ний генерал Янковский. Но явным чемпионом по служебному долго­летию был 70-летний генерал фон Брадке, ставший начальни­ком Симбирского управления в далёком 1867 году!

Больше всего министру хотелось начать совещание с такого раз­носа, какого вся эта жандармская братия никогда не испытывала. От­хлестать их грубыми резкими словами, не стесняясь в выборе выра­жений. Но это было бы слишком по-плебейски, подобающим разве что офицеру-армеуту, а не блестящему кавалергарду.

Алексей Павлович обратился к командиру корпуса жандармов, ко­торый сидел за столом по правую руку от него:

- Василий Дементьевич, что нового по Карповичу? Известны ли имена его пособников?

Генерал Новицкий сделал много­значительную паузу, как будто накапливая силы для ответа.

- Ваше Сиятельство, ничего нового не добыто. Карпович не желает давать ответы, кто способствовал ему в совершении злодеяния, твер­дит, что действовал иключительно в одиночку!

- Я состою в должности министра всего третий день, но даже я не столь наивен, чтобы поверить в столь явную чушь. И я не могу по­нять, как так могло случиться, что сей бомбист нагло издевается над властью, а жандармерия беспомощна. Может, попросить московскую полицию помочь? - голос министра стал иезуитско-вежливым. - Глядишь, какой-либо пристав и сумеет разговорить негодяя Карповича!