Владимир Бабкин - Меж двух Царей

Особенно пугала многих присутствующих царящая во дворце обстановка. Собственно пугать она начала еще на дальних подступах к Таврическому, когда невесть почему возникшие заслоны на прилегающих улицах стали требовать "для вашей же безопасности" покинуть доставившие прибывших транспортные средства и прогуляться к входу во дворец пешком. А прогулка эта была еще та! Фронтовики с явной недоброжелательностью, а часто и с откровенной ненавистью рассматривали столичных хлыщей, тыловых холеных генералов, лощеных аристократов, явно испуганных депутатов Госдумы и прочих "гостей".

Единственные, кто чувствовал себя в этой ситуации не просто в безопасности, а просто-таки, что называется, на коне, были репортеры. Впрочем, как вскорости выяснили проныры-газетчики, у причины такого отношения было имя, точнее фамилия и звание. И звали эту причину хорошего к ним отношения — генерал Кутепов, который строго-настрого распорядился относится к журналистам "со всем нашим уважением". Из чего газетчики сделали вывод, что вся эта вооруженная орава все ж таки управляема и приказам подчиняется.

В общем, вся журналистская братия, которая с комфортом расположилась на передних рядах зала заседаний, чувствовала себя уверенно и вольготно, чего не скажешь об остальных присутствующих. Даже зарубежным дипломатам делалось не по себе от звучавших в Екатерининском зале солдатских криков и песен, что уж говорить о верноподданных Михаила Второго, для которых проход с улицы в зал заседаний превратился в сущую пытку. И, кстати, прошли этот путь далеко не все — многие повернули назад, зло костеря "хамов и быдло" последними словами.

Вероятно поэтому, а, возможно, и по какой-то другой причине, но зал оказался заполненным лишь наполовину. И эта половина явственно ежилась под недобрыми взглядами разместившихся на балконах представителей предприятий Петрограда и запасных полков столицы. Хорошо хоть вся та прибывшая с фронта братия осталась за пределами зала. Впрочем, Таврический дворец и его окрестности фронтовики покидать не спешили, бурно обсуждая речь выступавшего перед ними ранее Михаила Второго.

Естественно эта тема была в центре обсуждения и среди собравшихся сейчас в зале заседаний. И если газетчики обсуждали эту тему громко и, порой, перекрикиваясь с коллегами из другой части зала, то вот остальные все больше перешептывались или, максимум, обсуждали это дело вполголоса, явно не желая оказаться в центре внимания прессы. И не только прессы.

Тем более что репортеры столичных газет возбужденно крутили головами, обменивались репликами с коллегами относительно присутствующих или отсутствующих в зале персон, строили версии, делали прогнозы и даже заключали пари. Фотографы со своими аппаратами так же не сидели без дела, кто-то искал наиболее интересный ракурс, кто-то убивал время, фотографируя присутствующих в зале, а кто-то, не размениваясь на мелочи, уже устанавливал свои треноги прямо напротив пока еще пустых председательских мест.

Зал заседаний за неделю внешне мало изменился и даже портрет Николая Второго все еще не был демонтирован. Однако вместо российского государственного флага гигантский портрет теперь драпировал золотой императорский штандарт с черным двуглавым орлом и тремя серебряными коронами. Впрочем, длинные бело-сине-красные полотнища были закреплены на четырех полуколоннах, парно расположенных с обеих сторон президиума.

Но это лишь подогревало общественный, а значит и журналистский интерес к происходящему. А потому сам интерес к событию был необычайным.

Вдруг со стороны трибуны прозвучало:

— Его Императорское Высочество Николай Александрович!

Не успела собравшаяся публика изумленно ахнуть, как тот же голос объявил:

— Его Императорское Величество Государь Император Михаил Александрович!

И вот два Императора, бывший и нынешний, два самых обсуждаемых человека последних суток взошли на площадку президиума.

Кто-то в зале запел Гимн. Над залом разнеслось:

И пусть пели не все, но пели. Пусть многие интеллигентно морщились и делали пренебрежительные жесты, показывая всем свою продвинутость, либерализм, анархизм или социализм, но Гимн звучал и даже самые ярые его противники не рискнули открыто сорвать его исполнение.

Наконец церемонии закончились, и главные действующие лица уселись за стол председателя Государственной Думы. Одновременно за столы справа и слева уселись официальные лица рангом пожиже — премьер-министр Нечволодов, министр внутренних дел Глобачев, военный министр Великий Князь Александр Михайлович, исполняющий должность наштаверха Лукомский, исполняющий должность министра Императорского Двора Горшков, исполняющий должность главнокомандующего петроградским военным округом Кутепов.

Ведущим Высочайшей аудиенции для прессы был глава РОСТА Борис Алексеевич Суворин, который ее и начал.

— Господа журналисты, господа, приглашенные на Высочайшую аудиенцию для прессы, господа гости, дамы и господа! Мы начинаем первую в истории встречу Государя Императора с прессой. Вначале Государь обратится к прессе с заявлением, после чего прессе будет дозволено задать Его Императорскому Величеству либо любому должностному лицу свои вопросы. Каждый из представителей прессы сможет задать по одному вопросу. Итак, всеподданнически просим Его Императорское Величество Государя Императора Михаила Александровича огласить свое заявление для прессы!

Император встал и вышел на трибуну. Михаил Второй мрачно осмотрел зал и вдруг спросил Суворина:

— Всех приглашали?

— Точно так, Ваше Императорское Величество! — глава РОСТА сделал полупоклон в адрес монарха. — Приглашениями занимались мы и генерал Кутепов по своей линии.

Самодержец обернулся к исполняющему должность главнокомандующего петроградским военным округом. Тот поднялся с места и подтвердил:

— Так точно, Ваше Императорское Величество, курьеры были разосланы по всем адресам.

Император пожал плечами.

— Что ж, представьте мне завтра этот список на изучение.

После этого он кивнул Кутепову, а тот, в свою очередь, сделал знак офицеру у входных дверей. Офицер отдал честь и быстро выскочил из зала заседаний. Послышались какие-то команды, шум и там явно что-то происходило.

Присутствующие, кто с интересом, кто с беспокойством, а кто и с явным страхом, бросали взгляды то назад, на входные двери, то вперед, на Михаила Второго, который невозмутимо ждал стоя на трибуне.

Наконец, послышался топот ног, и из Екатерининского зала донеслась песня, исполняемая, казалось тысячами луженых глоток: