Сергей Марьяшин - Роботы божьи

Поравнявшись с ним, староста молча подтолкнул его, чтобы он приблизился к существу. Он повиновался. Приблизившись, он смог разглядеть лохматый холмик как следует. Существо размером с голову ребенка было полностью покрыто белоснежными перьями, состоявшими из тончайшего пуха и казавшимися невесомыми. Их белизна была нестерпимо яркой ― ярче, чем раскаленный на солнце песок и чем все, что он когда-либо видел. Такого цвета просто не существовало в природе. Перья словно испускали белоснежное сияние ― сверхъестественную радиацию, видимую невооруженным глазом. У холмика не было ни глаз, ни ушей, ни конечностей.

Сидевшее на столбике существо было даже более реальным, чем незыблимо вещественные дома и пальмы вокруг. Оно превосходило окружающую действительность, выделяясь из нее нездешним сиянием. При этом оно выглядело таким беззащитным и нежным, что, казалось, любое неосторожное действие может причинить ему непоправимый вред.

Он мог с легкостью наступить на пушистый холмик ногой и раздавить его. Ярко представив, как беспомощное создание сплющивается под его ступней и брызнувшая кровь окрашивает алым трепещущий на ветру пух, он пришел в ужас. Непереносимое видение вызывало боль. Кощунственный образ заставил его сердце сжаться, словно в предчувствии гибели самого дорогого, что у него есть ― того, что дороже самой жизни.

По его щекам покатились слезы. Он не видел ничего вокруг, кроме волшебного существа, сидящего на столбике перед ним. "Возьми его в руки", ― послышался шепот старосты за спиной. Он вытер слезы и осторожно протянул руки к белоснежной копне. Существо не шевелилось. Он осторожно подсунул под него ладони и взял его в руки. Снизу у холмика оказалась покрытая нежной кожей толстая присоска. Она была розовой, как кожа человеческого младенца. Он чувствовал ладонями ее тепло. Существо было горячим и живым. Сквозь тонкую кожу ощущались мягкие толчки: это билось его маленькое сердце.

Когда он взял существо в руки, что-то произошло. Его пронзила теплая волна, подобная электрическому току, только мягкая и нежная ― через ладони и руки прямо в грудь. Он ощутил, как в тающем сердце открылась невидимая дверца, и весь затрепетал в предвкушении чуда. Через открывшееся в груди отверстие на него излился поток любви и тепла. Мир вокруг пел и сверкал божественным огнем.

Его ноги подкосились. Он упал на колени. Староста опустился рядом с ним; его сияющее лицо светилось пониманием. Староста смотрел на него ликующим взглядом, словно говоря: "Теперь ты понял?"

Он понял Все. Это было Высшее Существо; одно из нескольких, бережно управлявших его жизнью. Теперь он знал, что всегда был любим ― без причин, условий и обязательств, вечно. Ему нечего бояться: все сущее создано для его блага. Страха не существует; он сам выдумал его, забыв о том, откуда он родом. Он понял, что никогда и ничего не делал неправильно. Жизненные "успехи" и "неудачи" не имели значения. Все его поступки и решения были верными, ибо с бесконечной мудростью направлялись Ими, и все они вели его сюда ― в присутствие породившего его Высшего Существа. Его путь был завершен.

Толчки крови в присоске усилились. Сердце белоснежного ангела билось в унисон с его сердцем! Удары становились все громче; теперь они грохотали, как небесный гром. Мир содрогался им в такт. Стук космического сердца развеял окружающую деревню, словно дым. Все вокруг исчезло. В целом мире остались лишь они Двое: он и Высшее Существо в его ладонях.

Это была кульминация его жизни. Дрожа всем телом, он застонал от счастья. Казалось, столько любви разом вынести невозможно ― сердце не выдержит и разорвется на части, и он умрет. И вдруг он понял, что уже мертв. Бояться нечего, все уже случилось. Он здесь, потому что умер!

Осознание этого потрясло его. Он стоял на коленях в ревущем водопаде блаженства, с теплым божественным существом в руках, и безмолвно вопил от счастья. Его восторженный крик сотряс вселенную. Тело сотрясалось в сладких судорогах космического оргазма. Когда напряжение стало невыносимым, он потерял сознание, утонув в бушующем океане любви.

* * *

Когда он очнулся, столбик, на котором сидело высшее существо, был пуст. Он обнаружил себя лежащим на песчаной площадке перед большим домом без окон. Солнце уже зашло, вокруг не было ни души. Поднявшись, он медленно осмотрелся.

Зеленое небо стремительно темнело. С моря дул холодный ветер, безжалостно дергая кроны беззащитных пальм. Из налитых черной тяжестью туч на горизонте били яркие молнии. Раскаты грома, поначалу далекие, становились все громче. Приближался шторм. Он знал, ― Высшее Существо безмолвно сказало ему, ― что больше здесь оставаться нельзя. Ему предстоял путь на запад ― туда, где по утрам рождается изумрудное солнце. Он должен уйти до бури.

Он пересек деревню, никого не встретив, и углубился в пальмовую рощу. Стало совсем темно. Дорога растворилась в окружающей тьме. Он остановился, дожидаясь очередного всполоха молнии, чтобы разглядеть и запомнить расположение окружавших его деревьев. Молнии били все чаще, слившись в одну сплошную яркую вспышку.

Буря ревела за спиной, но ветер слабел, увязая в спутанных ветвях и стволах. Деревья вокруг изменились. Теперь это были не пальмы, а мрачные ели, толстые кривые дубы и бесконечно высокие липы. Черные деревья вокруг шумели и трясли ветвями над едва различимой тропинкой, напоминая заколдованный лес из страшной сказки. Песок под ногами сменился спутанными корнями и опавшей прелой листвой. Тропа вилась по дну заросших крапивой оврагов.

Наконец, гроза кончилась, а вместе с нею и молнии. Лесная чаща погрузилась во мрак. Он таращил глаза в темноте, пытаясь разглядеть хоть что-то. Кажется, впереди показалось пятно света ― будто светлячок во тьме окружающей ночи подавал заблудившемуся путнику тайный сигнал. Он ускорил шаг, стараясь ступать осторожно, чтобы не споткнуться о коряги.

Светлячок приближался. Вскоре он смог различить сидящего у дороги человека; свет исходил от него. Человек светился, словно был вымазан фосфором с ног до головы. Это был престарелый китаец в круглой шапочке и синем шелковом халате с узорами в виде улыбающихся усатых драконов. Его высохшие руки с длинными костлявыми пальцами покоились сложенными на животе. Он был таким старым, что кожа на его лице растрескалась, как почва в засуху. Блестящие глаза на морщинистом черепашьем лице старика светилось глубокой мудростью. Увидев путника, китаец откашлялся и сухим бесцветным голосом прошептал:

― А, это ты... Быстро в этот раз.

― Ты знаешь меня? ― удивленно спросил он.

Старик хотел ответить, но закашлялся. Путник терпеливо ждал, когда тот снова сможет говорить.