Сергей Марьяшин - Роботы божьи

Он вообразил людей и наделил их бременем разума, чтобы окончательно забыться, спрятаться в их беспокойных умах. Расколов новую расу на четыре непохожих вида, неспособных понять друг друга, он для верности разделил каждый вид еще на четыре, чтобы все их силы уходили на изнуряющую борьбу и они никогда не сумели бы догадаться и вспомнить, чем являются на самом деле. Но люди сразу принялись искать его в окружающем мире и почти преуспели, приближая его пробуждение и собственную гибель. Когда просыпается спящий, персонажи сна исчезают без следа.

Азатот заставил их создать новую, полностью искусственную расу, которая уж точно не станет искать его, потому что им не придет это в голову, ведь они будут видеть своих творцов ― людей. Но он знал, что все тщетно. Так уже было много раз. Люди сойдут со сцены, а другглы пустятся на поиски и найдут его, погубив себя и свой мир. Азатот вновь проснется, а они исчезнут, истаяв, как утренняя роса под лучами встающего черного солнца.

Созданный им мир имел неустранимый изъян. Все пути, все науки, все йоги и практики, все садханы и аскезы, все преступления и злодейства, вся любовь и нежность мира неизбежно вели к нему. Он был под всем этим, потому что во всем мире не существовало ничего, кроме Азатота, единственно Сущего.

Азатот был каждой тварью своей вселенной, он играл каждую роль. Все поразительно разные существа были одним и тем же ― им, Азатотом. Проснувшись, он с изумлением вспоминал, через что ему пришлось пройти, изображая маленьких человечков в выдуманном им мире. Он смотрел их глазами и жил их жизнями. Не знающие себя, они самоуверенно полагали, что их судьбы находятся в их собственных воображаемых руках. Однако истинной судьбой была предопределенность каждого поступка и жеста, каждой их мысли и вздоха, малейшего движения глаз и взмаха ресниц.

Азатот вспомнил предсказание гадалки, сказавшей Егору Лисицыну, что тот уничтожит мир в свой день рождения. Удивительно, как точно все увязалось в сновидении, именуемом "человеческая жизнь". Призрак гадал другому призраку ― и сказал правду. Умерев, Егор разбудил Азатота, и человеческий мир вместе со всеми обитателями был стерт.

Егор Лисицын был призраком, воображаемым персонажем. Вся его жизнь прошла среди толпы таких же призраков, как он сам. Каждую ночь, когда Егор ложился спать и погружался в глубокий сон без сновидений, его личность исчезала, вызывая пробуждение Азатота, запертого в черноте ужасающей бездны. Бог кричал в отчаянии, пока ему вновь не удавалось забыться. Тогда Егор Лисицын просыпался и начинал новый воображаемый день.

Азатот множество раз вспоминал, что он бог, и однажды хотел посодействовать "Егору" в жизненных перипетиях, пользуясь своим всесилием в его призрачном мире, который был лишь одним из миллиардов миров, зажатым среди уровней псевдореальности, как слой луковицы между другими слоями. Но он так и не смог заставить себя помочь ему, ибо с божественной точки зрения не видел разницы между ним и всем остальным. "Егор" не имел значения. Он был мельче насекомого или микроба, и так же неважен, как все прочие создания.

Азатот вспомнил себя певицей и звездой Лолой Фомм, убившей себя после того, как она узрела кошмар божества, запертого в клетке собственного сознания. Ее проводником к богу стала передозировка псилоцибинового геля. Прикоснувшись к страшной тайне бытия, она не смогла выносить свою нестерпимо жалкую жизнь и шагнула из окна небоскреба.

Азатот был сатанисткой, нечаянно убитой во время оргии в храме адвайты, и он же был ее напуганным палачом. Он вспомнил свой ужас, когда на пике наслаждения обжигающая сталь ножа вонзилась в горячую плоть, обрушив несчастную с вершин блаженства в пропасть боли. Азатот помнил замерзшие руки и ноги, судорожную агонию и вытекавшую вместе с кровью жизнь. Умирая, она очутилась в аду, куда всегда мечтала попасть, и который заключался в простом понимании того, что ад, о котором грезят сатанисты ― вовсе не возвышенное прекрасное место. Адом была ее скучная, серая жизнь. Рутина унылой повседневности, ненавидимая семья, постылая служба приказчиком виртуального магазина и были подлинным, единственно доступным ей адом.

Азатот вспомнил себя Петром Авдеевым, с его страстной тоской по богу и неспособностью поверить в него из-за страха перед пушистыми ангелами, которых он звал Хозяевами. В минуты отчаяния священник молился венецианской маскарадной маске, украшавшей стену гостиной его скромного домика. Умерев в назначенный ему час, Авдеев-Репес узнал правду: он никогда не существовал. Им жил истинный бог, Азатот.

Он был и Наташей, новой электрической жизнью, трепетной и юной, пытавшейся разобраться в мире белковых организмов и их запутанных взаимоотношений. Он был всеми другглами: живыми, стертыми и теми, которых еще только создадут.

Азатот вспомнил лежащую в больнице Любу Тульчинскую. К ее палате крался убийца, который тоже был им, Азатотом. Он мог спасти и мгновенно излечить ее, просто пожелав этого. По своей прихоти он почти захотел это сделать, но голос в черной пустоте прошептал:

― Не нужно. Она просто персонаж сновидения.

― Да есть ли хоть что-то реальное?! Хотя бы я?! ― возопил Азатот в отчаянии.

― Нет, ― прошелестел тихий голос.

Его собственный голос.

Запертое в черной пустоте сознание перестало порождать "мир" и "других", сосредоточившись на самом себе. Азатот закричал от душевной боли и страха, ибо знал, что ему уготован бесконечный ужас космического одиночества. Он был согласен на что угодно, лишь бы избежать возобновления вечной пытки. Даже жалкая участь удушенного "Егора Лисицына" была бы лучше...

Едва он подумал так, гладкое зеркало его сознания разбилось на куски. Отражающие друг друга осколки дробились и множились, заполняя собой пустую вселенную, пока все не вернулось в прежний вид. Слепой Азатот вновь уснул.

* * *

Приходя в себя, Егор успел удивиться: почему вселенское сознание воплотилось именно в него, в Егора Лисицына? Почему не в следователя Смолина, например? Почему он не может осознать других как себя, если все они ― это тоже он?

Он увидел перед собой мутные белые пятна. Одно пятно придвинулось ближе. Постепенно зрение прояснилось. Это был Алексей Смолин.

29.

Несмотря на раннее утро, в секретной палате президентской больницы царил полумрак. Единственное широкое окно с поляризационными стеклами работало в режиме затемнения. Слабый ночник на тумбочке рядом с кроватью едва освещал сгорбившегося на маленьком стуле Смолина и шкаф с медицинским сервером, периодически издававшим тонкий противный писк. Рядом с ночником стоял стакан с полузавявшим красным гладиолусом и лежало яблоко. Смолин купил их на черном рынке. Они стоили ему целого состояния.