Сергей Марьяшин - Роботы божьи

― О, да!.. ― прошелестел китаец. ― Ты оставил меня здесь, когда отправился на восток... туда, где садится солнце. Ты хотел, чтобы я отговорил тебя... от возвращения назад.

Только сейчас путник заметил, что у старика нет ног. Из-под халата расползлись уходящие в землю древесные корни.

― Кто ты? ― озадаченно спросил он.

― Страж Западных Врат. Я стерегу их от тебя.

Путник оглянулся вокруг: никаких врат поблизости не было. Это его совершенно не удивило. "Наверное, они невидимые", ― подумал он.

― Почему ты должен отговорить меня? ― Ты не сказал.

― А что там, на западе?

― Твоя истинная родина.

― Моя истинная родина? ― удивленно переспросил путник. ― Но что это?

― Не знаю. Я никогда там не был. Я сижу лицом к дороге и спиной к западу.

Путнику показалось, что он уже слышал подобное прежде.

― Вот как... ― пробормотал он. ― А если ты не сумеешь меня отговорить?

― Тогда я должен назвать тебе твое имя. Оно поможет тебе вспомнить, кто ты такой.

― И что же это за имя?

― Ты пожалеешь, если узнаешь.

― Имя! ― потребовал путник.

Старый китаец вздохнул и опять закашлялся.

― Всегда одно и то же, ― жалобно прошелестел он. ― Сначала запрещаешь говорить, потом требуешь. А я оказываюсь виноватым...

― Имя! ― заорал путник, угрожающе надвигаясь на старика.

― Хорошо, хорошо, ― сдался китаец. ― У тебя много имен. Но настоящее лишь одно: Азатот.

Едва старик произнес это, как тысячи невидимых голосов в ночи исступленно зашептали: "Азатот... Азатот... Азатот!.." Путнику почудилось, что зловещие слова распались, рассыпались на нечленораздельные звуки, превратившись в глухую барабанную дробь. Им вторили порывы ветра над деревьями, напоминая своими тоскливыми завываниями всхлипы потусторонних флейт.

Он оторопело замер, начиная вспоминать. Что-то зашевелилось в его душе: темное, глубоко похороненное, утопленное во мраке... Забыв о старике, он побежал по тропе дальше, на запад. Он летел во тьме, ничего не видя перед собой. Ноги сами несли его, словно тело без всякого разума знало конечную цель путешествия. Он сбежал в глубокий овраг, пересек его и выбрался на черную поляну, окруженную колоннадой могучих старых лип.

Тропа оборвалась, упершись в торчащий посреди поляны куст лещины высотой в два человеческих роста. Из его сердцевины вырывалось холодное белое сияние, призрачным светом освещавшее поляну и деревья вокруг. Увидев пылающий куст, путник остановился. Он неотрывно смотрел на неподвижное белое пламя, которое становилось все ярче, маня его приблизиться и войти внутрь. Он знал с окончательной ясностью, что в этом сиянии заключена его подлинная сущность ― вынесенная вовне, но при этом бывшая роднее и ближе ему, чем его внешность, личность и имя... Имя! Он вспомнил произнесенное стариком слово: "Азатот". Прошептав его, он шагнул в белое сияние и исчез.

* * *

Единственносущий Азатот очнулся. Слепой, вечно заточенный в бездне собственного сознания, он вспомнил себя и закричал от ужаса перед окружавшей его чернотой. Отчаянный крик беспомощного бога пронзил вселенные и обрушил бесчисленные призрачные миры, что он нагрезил в блаженном забытьи. Космос задрожал и рассыпался мириадами блестящих осколков, без следа погасших в бескрайней тьме.

Азатот не знал, что он такое. Он был всегда: бесплотная бесконечность, одинокая живая мысль в проклятой черной пустоте, неспособная понять себя. Он не имел начала, не знал времени и границ, не ведал ничего, кроме себя, но не мог постичь свою природу. Был только он, единственный Азатот; повсюду и нигде. Никогда не существовало ничего, кроме него.

Бесконечная тьма и ужас были его вечным уделом. Он пребывал один посреди черной бездны, одинокий и подавленный, словно потерявшийся в ночном лесу ребенок, знающий, что никто не найдет его, ибо некому искать: кроме него, в целом мире больше никого нет. Его терзало вселенское одиночество, кошмар которого недоступен воображению людей, потому что их не существует иначе как в его фантазиях, в отчетливых ярких снах.

Азатот пребывал в аду и сам был адом, вечной казнью самому себе. Он агонизировал в бескрайней пустой черноте, не зная, как сбежать от себя. Азатот извивался и бился во тьме, из которой нет выхода, и проклинал себя, потому что никого больше не было во мраке пустой вселенной.

Он покончил бы с собою, если бы мог. Но вечно сущее сознание не может умереть. Божественная беспомощность абсолютна. Запертое в пустоте сознание бессильно изменить хоть что-то в своем отчаянном положении. Ему не сбежать из плена бесконечного кошмара собственного бытия, оно может лишь сойти с ума и начать галлюцинировать.

Чтобы забыться, обезумевшее от горя сознание стало наблюдать себя. Однажды оно забыло, что само следит за собой, и вообразило, будто кто-то другой наблюдает за ним со стороны. Так произошел акт творения: Одно стало Двумя. Азатот завороженно смотрел в себя, будто в зеркало, поставленное против другого зеркала, и его бесчисленные отражения множились, как блики света в бесконечно отражающих друг друга капельках росы на паутине. Это был взрыв, неостановимый и необратимый. Новые сущности выпадали из пустоты, словно кристаллы из перенасыщенного раствора. Азатот бессознательно выдумывал бесконечные миры, вложенные один в другой, как матрешки, ― с каждой итерацией все более нарочитые, искусственные, и все менее реальные, ― чтобы укрыться в них и понадежнее спрятаться от самого себя; чтобы забыть себя, навсегда потерявшись в собственном воображении.

Он породил вереницу причудливых демиургов, бесконечно прекрасных и беспредельно уродливых богов, верящих в свое всесилие и заполнивших созданные ими миры невообразимыми живыми формами, каждую из которых оживлял своим сознанием он, Азатот. Так он сбежал из тюрьмы божественного бессилия, притворившись тьмой маленьких существ с иллюзией собственного существования и свободной воли. Созданные им сущности порождали других, а те новых, и так без конца, пока процесс не превратился в ревущую лавину, затопившую утратившее себя в забытьи космическое сознание. Так появилось все.

Азатот мечтал спрятаться, чтобы надежнее позабыть о самом себе, но оказался слишком велик для выдуманного им мира. Он был во всем, его следы торчали отовсюду. Он стирал их, но все было бесполезно. Каждая травинка, солнечный блик и капля росы вели к нему, пели о нем, кричали о нем на всю вселенную!

Создания Азатота обнаруживали его, рискуя прервать сон забытья, и он безжалостно истреблял их, чтобы оттянуть момент пробуждения к ужасной реальности черной бездны. Целая раса чудесных существ в белых перьях была стерта с лица земли за то, что им удалось отыскать своего бога. Их уничтожили собственные слуги и роботы ― примитивные, грубые люди. Из миллиардов белоснежных ангелов уцелели считанные единицы. Азатот пощадил нескольких, потому что без их поддержки нелепые люди не смогли бы существовать.