Андрей Смирнов - Бог Непокорных

Из восьмидесяти человек, пришедших под стены Латтимы, осталось менее тридцати, половина из которых была ранена; после недолгого совещания энтикейцы решили уходить обратно в Энно. Лэйн проснулся под вечер, узнал, что вражеский лагерь покинут и приказал Хейле и Калилу готовиться к очередному путешествию. Прежде, чем отбыть из города, он отправил Джайка Раммона на юг, а Кервина Интарлида на северо-восток — собирать сведения о Лилии и Коршунах; Марнину и Таэну он велел возобновить тренировки «Финнайр», добавив в них ежедневные упражнения в верховой езде.

Лэйн и его спутники выехали из города уже в темноте и двигались по дороге до середины ночи, но так и не догнали отступающих энтикейцев: похоже, те вовсе решили не останавливаться в эту ночь. Лэйн пожалел лошадей, встали лагерем. Не считая времени, потраченного на убийство Йона и на последующий недолгий бой, Лэйн продрых весь предыдущий день и поэтому спать ему не хотелось; он отправил Калила на боковую, а сам сел у костра. Развешанные вокруг лагеря офуды с заклинаниями обнаружения должны были предупредить далкрума, если к ним приблизится кто-нибудь посторонний. Хейла тоже осталась у костра — поговорить с героем ей хотелось больше, чем спать. Они общались и раньше, в дороге и на стоянках, во время охоты на Джадасов Эдвульфа и во время первой поездки в сторону Энно — больше по делу, но не только: 11 Мелкий и слабый демон, похожий на темный сгусток. Не способен всерьез навредить человеку, но легко может его напугать неожиданными звуками, ощущением присутствия, искажением вида предметов в темноте и кошмарными снами.

Лэйн обычно молчал, но иногда на него находило желание поговорить — в эти минуты он рассказывал Хейле и Калилу о духах, которые их окружают. Хейле далкрум казался пришельцем из какого-то другого мира, которого она совершенно не знала, в ответ она неуверенно говорила о повадках зверей и о том, где лучше продавать снятые шкуры — она не была уверена, что Лэйну такие темы интересны, но он, казалось, слушал внимательно, не перебивая. Хейла влюбилась в него, искренне и беззаветно; за всю ее жизнь это был первый мужчина, которого она полюбила.

Как женщина она далкрума, впрочем, совершенно не интересовала — только как проводник и товарищ; обычно он легко заигрывал с женщинами, но здесь, понимая, что чувства со стороны одинокой и некрасивой Хейлы будут, скорее всего, самыми серьезными, общался с ней тепло, но сохранял определенную дистанцию, не позволяя себе ни намека на флирт, ни даже шуток на эту тему.

В ту ночь они о многом поговорили, при том говорил в основном Лэйн, нашедший в лице Хейлы благодарного слушателя. Слишком давно он не общался ни с кем просто так, ни о чем и обо всем сразу — он привык к одиночеству, но потребность в простом человеческом общении никуда не пропала, хотя в силу обстоятельств и оказалась подавлена. Хейла в ответ рассказала ему все о себе, и даже о том, что не рассказывала до сих пор никому — как в восемь лет ее совратил отец и как последующие годы принуждал сожительствовать с ним; в этой порочной связи она видела причину своих неудач с мужчинами.

В ходе рассказа она вдруг заметила усмешку на лице Лэйна, оборвалась на полуслове и сжалась. Она открыла ему свою душу, а он, человек, которого она полюбила и которым восхищалась, как богом, в ответ смеется над ней — это было для нее хуже удара ножом в сердце.

— Что смешного?! — Сквозь зубы выдавила она, со всей силы сжимая кулаки для того, чтобы не расплакаться.

Лэйн словно очнулся: его отсутствующий взгляд вновь обратился к вещам и людям, окружавшим далкрума в данную минуту, он вдруг понял, насколько неуместной и обидной должна была показаться Хейле его усмешка, и поспешил объясниться:

— Прости. Я смеюсь не над тобой, а над самим собой. Подобное притягивает подобное; мы раз за разом впускаем в свою жизнь то, к чему привязаны — неважно, привязаны мы любовью или ненавистью — и я в этом смысле совсем не исключение. Куда бы я не пошел, мне постоянно встречаются люди, которые не могут найти общий язык со своими отцами… И этот мальчик, — Лэйн кивнул в сторону спящего Калила, — не исключение… Уже столько лет я хочу жить своей жизнью, перевернуть эту страницу, ни в чем не быть на него похожим — и все зря: то, что я хочу забыть, раз за разом возвращается ко мне, как будто бы окружающий мир специально хочет напоминать мне о нем снова и снова. Возможно, я слишком к нему привязан — хотя, как и в твоем случае, эта привязанность основана на ненависти, а не на любви.

Жесткое выражение сошло с лица Хейлы: она вдруг поняла, что безукоризненное и совершенное существо, которому она была готова поклоняться, как богу, имеет за спиной путь, заполненный отнюдь не только лишь одними героическими свершениями и восхождением от славы к славе. Она подумала, что тени прошлого терзают Лэйна, может быть, не меньше, чем ее саму, и осторожно спросила:

— Он… тоже?..

— Нет-нет, — Лэйн покачал головой. — Ничего такого не было. В чем-то он противоположность твоего — никогда не шел на поводу страстей, наоборот, всегда их подавлял… безукоризненный и чистый…

Лэйн замолчал. Хейла не задавала вопросов, предоставляя далкруму возможность решать самому, что говорить, а что нет, и спустя какое-то время Лэйн продолжил:

— Мой отец принес обеты Ордена Незапятнаных. Слышала о них?

Хейла сделала неопределенное движение головой.

— Кажется, они не пьют вина… и не спят с женщинами?..

— Да, все верно, — кивнул Лэйн. — И еще множество подобных «не». Никаких страстей, ничего низменного. Это светлый Орден, задача которого — очистить человеческую природу от сил, привнесенных в нее Луной и Горгелойгом, во всем уподобиться бесстрастным и совершенным ангелам Небес. Орден немногочисленен, поскольку предполагает жестокую аскезу: полный отказ от земных удовольствий, постоянные духовные практики, молитвы и самоистязания с целью подавить слабую и неверную плоть и целиком подчинить ее духу. Обеты принимаются не все: только те, в исполнении которых человек уверен. В тысячу раз лучше не принимать обет, чем принять и не исполнить, ведь если обет нарушен, поправить уже ничего нельзя: нарушивший уже не может считаться Незапятнанным. Мой отец принадлежал к знатному роду, но поскольку он не был старшим сыном в семье, то и обязанности продолжать род не имел, и поэтому в возрасте шестнадцати лет принес обеты Ордена Незапятнанных. Дед, как говорят, был в гневе, поскольку планировал породниться с другим родом, но со временем остыл и принял выбор отца; кроме того, он надеялся, что со временем эта «блажь» пройдет и природа возьмет свое. Однако, мой отец — человек железной воли: шли недели, месяцы и даже годы, а он по-прежнему сторонился женщин, не пил вина, не ел ничего, ласкающего вкус, не предавался развлечениям, а целыми днями либо молился, либо посвящал себя тренировкам с оружием, изучению военной тактики и стратегии. Его фанатизм пугал родных, к нему в качестве служанки приставили красивую молодую девушку, которая смотрела на него глазами, полными обожания, но и к ней он оставался равнодушен.