Василий Криптонов - Потерявшие судьбу

Костлявая рука бросает монеты в мешочек, сухие губы медленно шевелятся, отсчитывают деньги. Старуха сидит за столом, на котором места нет от горшочков и склянок. Стены и потолок тесной каморки увешаны пучками растений, высушенными трупиками животных. В воздухе густыми волнами плывет аромат гнильцы.

— Сто пятьдесят, — прошипела старуха, пряча мешок под скамейку. — Какая щедрая была девочка. Жаль, что мертвая.

Хриплый смех прервал стук по стеклу. Старуха вздрогнула. С трудом передвигая ноги, подошла к маленькому круглому оконцу, стерла копоть. Снаружи билась летучая мышь.

— Заходи, ночной странник, — сказала старуха и открыла окно. — Вечно вас тянет к Мирунге.

Мышь влетела в каморку, повисла над скамьей, яростно хлопая крыльями.

— Дьявол! — заорала старуха. — Дьявол, дьявол!

— Всего лишь вампир, — улыбнулся Эмарис, устраиваясь на скамье.

Горшочки загремели, когда по ним пробежались его пальцы. Две склянки упали и разбились. Старая Мирунга жалась к стене, беззвучно шлепая губами.

— Ты меня удивила, — заговорил Эмарис. — Я впервые столкнулся с человеческой магией. Оказывается, есть в мире и такая сила. Но ты допустила страшную ошибку. Поняла ведь, что имеешь дело с вампирами, и не отступила.

— Мирунга не отступает, — сказала старуха. — Мирунга идет до конца.

— Считай, дошла. Зачем навела порчу на девчонку? Она с лихвой тебе заплатила.

— Мало! — улыбнулась Мирунга, вновь чувствуя себя хозяйкой. — С Мирунгой так нельзя.

Эмарис кивнул, будто и не надеялся услышать другого.

— Я хочу, чтобы ты сняла порчу. Сейчас жизнь девчонки вне опасности, но я не знаю, чего от тебя еще можно ждать.

— Вне опасности? — Старуха хихикнула. — Лжешь, вампир. Она сейчас умирает, если уже не мертва!

— Пусть так. Ты снимешь порчу?

— Не-а, — ухмыльнулась Мирунга. — Сперва пускай князюшка на коленках приползет.

— Не приползет, — сказал Эмарис и вытащил из кармана кучу скомканной бумаги. — Вот все записки, что ты слала во дворец с летучими мышами. Извини уж, но они все летели ко мне, князь даже не знает о твоем существовании. Отступись. И никто больше не пострадает.

— А чем ты меня пугать-то вздумал? — засмеялась колдунья. — Смертью, что ли? Так не боюсь я ее, не молодая.

— Сэдрик.

Мирунга замерла с открытым ртом.

— Твой сын, верно? Он все тебе рассказывает, что во дворце творится. Иначе как бы ты поняла, что тебе принесли кровь вампира. Хочешь голову Сэдрика в красном колпаке? Просто украшение для твоего жилища.

— Ты не посмеешь, — прошептала Мирунга.

— Я? — Эмарис засмеялся. — Не посмею? Старуха, да я могу всех жителей твоего вонючего района перебить до рассвета, а к закату уже забуду об этом. Хватит болтовни. Сделай то, о чем я тебя прошу, и мы расстанемся.

Огонь потух в глаза Мирунги. Ворча проклятия, она опустилась на колени. Скрипнула, перевернулась половица. Эмарис увидел в руках старухи крошечную куколку. Двумя пальцами Мирунга размотала волос, опутавший куколку. Протянула Эмарису.

— Сожги, — сказала она. — Дурной человек найдет — дурное дело сделает.

Эмарис не протянул руки. Перевел взгляд с куколки на старуху.

— Это все?

— Говорят тебе — забери волос и сожги! Все, связь разорвана.

— Хорошо. — Эмарис поднялся с лавки. — Сожгу. Не переживай за сына, никто его не тронет. Он спокойно догниет в тюрьме.

Посмотрев в окно, Эмарис прищурился. В тишине явственно щелкнул шпингалет. Старуха вздрогнула.

— Дети не отвечают за грехи родителей, — продолжил Эмарис. — А ты заставила ее три года платить за грех отца. Три года несла чушь, пичкала всякой дрянью, колдовала, подсылала наемников — за ее же деньги. Все могло сойти с рук Мирунге. Но вот Река прислала ей видение. Большие перемены. И решила Мирунга напоследок выжать из девчонки все соки.

— У нее не было судьбы! — каркнула ведьма. — Кабы не я — померла бы давно девчонка!

— Такие, как она, не помирают. Такие доходят до Алой Реки и бегут обратно вприпрыжку. Смерть — для других. Таких, как я. Таких, как ты.

Остановившись у двери, Эмарис щелкнул пальцами. Одновременно вспыхнули все пучки сушеных трав, каждое мышиное тельце. Огонь, сперва голубоватый, а потом красный, настоящий, заполнил каморку. Провожаемый воплем Мирунги, Эмарис вышел, притворил за собой дверь.

— Какой же я скверный, — пробормотал он, шагая прочь от деревянного дома. Отойдя на десяток шагов, вскинул голову и закричал:

— Пожар!

Почти сразу крик подхватили. Вокруг заметались тени, силуэты. Запах дыма уже разносился по улице.

Должно быть, летели дни. Арека удивлялась тому, как скомкалось, смешалось время. При свете солнца вокруг летали призраки, раздавались безжизненные голоса. Говорила что-то Атсама, но тут же махала рукой. Приходил лорд Каммат и возмущался обнаруженной в постели голове какого-то баронета.

«Подумаешь, — зевала в ответ Атсама. — Я у себя в постели иногда и не такое нахожу, особенно если посвистеть накануне».

Арека засмеялась этой фразе, и Каммат, дико посмотрев на нее, ушел. Потом опять говорит герцогиня, но слов уже не разобрать.

Лишь после захода солнца в голове прояснялось, волшебная мелодия разгоняла туман. Возможно, летели дни…

Другие больше не появлялись. Люди словно почувствовали, что нынешняя музыка — не для них — и в лучшем случае прислушивались у раскрытых окошек.

Сидя рядом с тем, имени которого узнать так и не удалось, Арека улыбалась. Теперь ей хватало смелости каждый раз брать его за руку, и каждый раз он в ответ сжимал ее пальцы. А потом музыка кружила весь мир в хороводе волшебных видений.

— Ты не любишь меня, — резко сказал мальчик, и Арека замерла с приоткрытым ртом.

Он повернул голову, темные глаза отразили луну. Робко запели цикады, усыпленные было свирелью.

«Что? Ты о чем? Да я вовсе не… Но почему?» — ничего этого сказать не успела.

— Поверь, — попросил Мальчик, который теперь выглядел каким-то беззащитным. — Таких, как я, нельзя любить. Мы, как звезды, лишь светим влюбленным.

— Что за глупость… — Арека опустила голову, пряча жгучие слезы. И так обидно слышать его тихий смех…

— Самая большая в мире глупость, — произнес Мальчик. — Нельзя любить звезду. Звезды могут лишь светить, и они сгорают. Лишь огнедышащий дракон, что сможет заставить звезду гореть вечно, отважится быть с ней всегда.

— Что же сейчас со мной творится? — прошептала Арека, прижимая ладони к груди. Там, глубоко-глубоко, колотилось, грозя разорваться на части, сердце.

— Жизнь, — не задумываясь, ответил Мальчик. — Ты живешь, Арека. Впервые за долгое время стучит твое нежное сердце. Теперь будет больно. С каждым днем все больней и больней. Но ты обещай, что не заплачешь, когда я сгорю. Нет, не твои, но другие слезы боль усмирят от огня.