Прекрасный Старый Мир

Призадумался я, гоняя в голове по-настоящему важное, и, к стыду своему, то что таковым полагал, по рассмотрении пристальном оказалось не то, что ничтожным, но никак не тем, ради чего стоило воевать. Все нормы, правила, установки, при рассмотрении их с разных сторон, оказались не постоянными, а переменными. Всё зависело от внешних условий, целей действия и бездействия, вот только смущал меня один момент…

— Артемида Псиносфеновна, а не поведаете ли мне, коим способом вы мне препарат ввели? Эфирным воздействием вы не пользовались, — широко улыбнулся я.

— Отменно, — отзеркалила она мою улыбку. — Немногие себя знают столь достойно, чтоб отличие подметить. Впрочем, спешу заверить, препарат сей вреда не несёт, скорее расслабляет и растормаживает разум зажатый. А в вас он попал с воздухом, Ормонд Володимирович. Как курильни у психологов, ежели бывали.

— Не доводилось, — ответил я.

— Так всё же, — отметила она кивком мой ответ. — Поняли вы важное?

— Скорее да, нежели нет, — ответил я, задумавшись.

— Вот и прекрасно. Но выбора я вашего, в постижении угодного, лишаю, — изобразила она надменную стерву. — Проблемы ваши понятны, коррекции поддаются, но страх ваш мне работать не даст, что, возможно, и к лучшему: сами решите, как целостность обрести, в какой степени и мере. Ну а с прочими мелочами, — отмахнулась она изящным жестом, — разберёмся.

Так обрёл я “наставника в делах амурных”. И, признаться, была Артемида моим спасением, как понял я спустя несколько дней занятий.

Дело в том, что являлся я, как остроумно сам же и подметил, психохимерой. Памятью двух людей сращенной, подсознанием в одно утрясенной. Вот только, подсознание — начало скорее животное, целями влекомое отнюдь не теми, коими разум руководствуется. И в итоге, что-то подавив, что-то игнорируя, был я всё время своей новой жизни на грани сумасшествия. Стоило возникнуть личностному кризису, как слабые нитки, которыми скрепились две личности, лопнули бы, погружая меня в пучины безумия. Нужно отметить, что не факт, что не выбрался бы я из этого “личностного кризиса”, однако ж то, что из меня вышло, было бы следствием травматической борьбы с самим собой. И было бы куда более гадким типом, нежели мне угодно.

Да и в мышлении, внимании, даже речи прорывались, сквозь небрежные латки, обрывки разных личностей. В общем, тратил я на посиделки с Артемидой, наставляющей меня как в искусстве самоанализа, так и скрытых подводных камнях различных, всё свободное время. Впрочем, не только о “самоанализе” речь шла. Об окружении человеческом, причинах, мотивах, жестах, мимике. Последнее, конечно, в основном в рамках “профильного направления”, но и не только, что мою благодарность к гетере лишь увеличивало.

Да и, с первой недели, убедившись в моей “положительной динамике”, озаботилась Артемида “ухватками любовными”. Правда, было это скорее как порнофильм для актёра: внешне возбуждает, а актёру труд тяжкий. Эрогенные зоны, способы эякуляцию сдерживать, партнершу (или партнера, бес побери!) довести до исступления, даже одежды не лишая, да и до оргазма при желании. Безусловно, всем я не овладел, но стимулируемый некоторыми препаратами, прекрасно всё запоминал. Небесполезно, да и по жизни пригодится. Да и в эфирном оперировании Артемида мне посодействовала: пусть на себе самом, но уже очень неплохо.

Правда, был довольно комичный и первое время раздражающий меня момент. Телесный контакт, различные способы стимуляции и возбуждения, как меня, так и Наставницы и… всё. Это наставление и работа, а не удовольствие. На третьем занятии “искусствами любовными” понял я, что ходить могу только медленно, печально и враскоряку: уж больно тестикулы болели от нереализованного. Впрочем, как природная тернистость, так и занятия привели меня к несколько ехидному, но вполне разумному решению. Попросив пардону, отошел я от наставницы к стеночке, да и взял дело в свои руки. Благо, занятия таковые проводились в виде обнаженном.

— Кхм, что вы делаете, Ормонд Володимирович? — последовал несколько возмущённый голос наставницы.

— Рукоблудствую, Артемида Псиносфеновна, — бодро и молодцевато ответствовал я, впрочем, требовательный взор вынудил продолжить. — Больно, мочи нет.

— Ой, — натурально ойкнула гетера, даже слегка покраснев. — Афродита-покровительница, моя вина! Вы же друга сердешного не имеете, да и на весёлый квартал времени у вас нет, — на что я покивал, дела своего не прекращая. — Да перестаньте вы, Ормонд Володимирович! — возмущенно выдала она. — Ещё не хватало, чтобы на моих занятиях ученики самоудоволетворялись! Идите сюда, решим вашу проблему, заодно кое-что покажу.

Не знаю, насколько она играла, но хоть с занятий я перестал выкатываться аки на колёсах. Впрочем, тут опять же, было скорее наставление, нежели тешенье плоти.

За всеми этими психологическими и амурными штудиями, остальные занятия выходили скорее отдыхом. Например, поездка с Добромирой на полигон милиции меня внутренне оставила равнодушным. Ну, бронированный танк на паровых турбинах, поучился управлять, пошевелил вооружением, убедился, что милитаты-одарённые не зря хлеб едят: аж голова заболела за всем следить и контролировать. Тяжелые метатели туда же: всех отличий от цербика только в калибре да боеприпасе. Несколько порадовал эфирный доспех, но не управлением — всё понятно, но для правильного управления нужна долгая практика. А вот требуху сего агрегата, на искусственных мышцах, я разглядывал с искренним интересом, запоминая. Были у меня планы на будущее, не слишком определённые, да и отдалённые. Но где примерное понимание структуры эфирного доспеха было бы не лишним.

Да и Добромира моё равнодушие оценила, одобрительно похмыкав на “сурьёзность”, даже повинившись, что “мнила прихотью мальчишеской”.

А к концу месяца, не без сожалений, но с пониманием (всё ж у Артемиды вся Управа, где она оказалась “штатным специалистом”, а не я один) с наставницей я расстался. И, кто б сомневался, что змейский леший меня вызовет.

— Собирайтесь, Ормонд Володимирович, завтра отбываем, — выдал сей тип при моём явлении.

Впрочем, штудии даром не прошли, так что умудрился я одной мордой лица выразить, что я думаю о таких указаниях, лицах, оные отдающих, да и организации, где они подвизаются. Леший морду оценил, вздохнул притворно, но продолжил.

— Рим, на неделю али две, — выдал он, после чего проявил свою злонравность: — Вы удовлетворены, Ормонд Володимирович?

— Вполне, — с видом “что ж от вас, убогого, ещё ждать”. — Дозволите готовиться начать?

— Готовьтесь, — махнул лапой леший. — В полночь у меня, — буркнул он.

Услышанное в закрываемой двери “ещё несноснее стал…” отозвалось музыкой в моём сердце. Заодно, утвердило меня в первоначальной идее, на кой я вообще Лешему сдался. Потому как вопрос был не праздный, а с наукой Артемиды выводы свои я подтвердил.