Прекрасный Старый Мир

Бритты впечатлились, но обитали закрыто, да и пиратствовали изрядно, притом не попадаясь на горячем. С другой стороны, пиратствовали, так или иначе, любые морские торговцы, так что тут скорее норма была.

Но отрезанный ломоть, факт, хотя в освоении заокеанских материков поучаствовали. Впрочем, с заокеанскими Полисами творился такой бардак, что бес лапу сломит. В основе своей туда рвались юнцы да маргиналы, насколько последние могли быть в Полисах, так что все, кто думал от “деточек” пользу поиметь, мечтателями и оказались. Заокеанские Полисы грызлись все со всеми, но к “прародине”, в большинстве своём, имели особо “тёплые” чувства. Этакий аналог “дикого запада” Мира Полисов, не без иронии отметил я.

Но то, что сколь бы то ни было консолидированной силой “заокеанские” в ближайший век не станут — это факт. Да и не факт, что станут вообще, вне всего Мира, естественно.

Единственное, что — стоит упомянуть готов, сиречь германские племена. Вот у них было неважно, бес знает почему: орднунг у них процветал, но вот в политическом плане их штормило и мотало, как немца в проруби. Не имея собственного центра кристаллизации (не удивлюсь, что не хватило прусаков и силезцев, бывших ноне вполне себе славянами Гардарики), дойчи, имея свой язык (хоть в сотнях вариантов), упорно грызлись меж собой, вступая в альянсы с более монолитными группами.

Впрочем, у меня был вопрос с бритами. За почти три сотни лет с их умиротворения, отношения сердечнее не стали, то есть посольство к ним — само по себе дело необычное. А уж консолидированное, от Союза — вообще немыслимое, казалось бы. Но, в то, что Леший, несмотря на всю его злонравность, мне сказку рассказал, я не верю. Соответственно, посольство грядёт. Но вот ни о его существовании, ни о целях, ни о причинах я узнать не мог. Мои визави этого банально не знали, как донесла до меня наука Артемиды.

Притом, если бы к сим “ымперцам” собирался экспедиционный корпус милиции, я бы не удивился. Но вот посольство зело смущало, вызывая мысли, точнее, опасения разного вида и типа.

Впрочем, от опасений мне ни тепло, ни холодно, а злонравный Добродум меня всё одно на альбион притаранит, сколь бы жалобно я ни пищал, подытожил я. А Рим… Странный для Мира Полисов город. Место, где из-за имперской и республиканской застройки существуют натуральные трущобы: даже в рамках “гигаполиса” застройка, рассчитанная на двухмиллионное население, пустовала, хоть и оберегалась от разрушения. При том, реально великий город: источник права, законов, ряда философских течений, да много чего. И даже несколько пугает своею древностью, хотя, в этом случае скорее “тяжестью”: эллинские Полисы постарше всяких римов будут, но вот тревоги не вызывают.

Хотя, стал я погружаться в самоанализ, тут скорее память Олега чудит. Уж бытие “свячёным градом” с милыми личностями вроде борджия всяческих симпатии к городу не добавляли. А поскольку тут сего и не было, мне стоит самому смотреть и оценивать.

И в первую очередь, готовиться к тому, что Рим — это не Новоград какой. А культурный центр, а частично и политический, если не враждебной напрямую, то конкурентной и недружественной Вильно в целом, ну и моей симпатичной персоне в частности, группы. И девица, пролезшая в койку, может не “страсть пробуждать”, а отделы мозга раскурочить, делая болтливым овощем.

В общем, картина понятна, думал я, прибывая к складу довольствия Управы. И начал вываливать на Серонеба Васильевича, завхоза нашего управного, свои хотелки.

— Ты, Орм, — ошалело выдал старик на “ты”, против чего я, в силу антикварности Серонеба, и не возражал, — в милитантный поход собрался? Мыслишь Полис какой силами своими воевать? — не без ехидства полюбопытствовал старик. — Мож, и гаковница тебе скорострельная потребна?

— А есть? — воспрял я духом, сияя на деда глазами, полными надежды.

— Нет, гаковницу я тебе не дам, — растоптал надежду гадкий дед. — И не таращься так на меня, сказал — не дам, — отрезал он. — Припас метательный получишь, панцирь скрытный тож. И довольно с тебя, у самого мало не склад, мной же выданный, — напомнил он.

— А бонбы ручные? — напомнил я.

— Изыди, окаянный! — взревел дед. — Служки панцирь и припас доставят, — бросил он мне в спину.

— Жадина, — поблагодарил деда я.

После покручинился, да и похихикал немного: милитантный “порыв” был, по здравому размышлению, забавен. Впрочем, от гаковницы я бы не отказался, да и бонбы ручные — вещь полезная. А что есть они у деда зловредного, я запомнил. Вот будет меня Добродум по Полисам гонять, по хотелкам своим злонравным, растрясу деда на гаковницу, окончательно решил я.

Ну а так, возьму панцирь скрытный, цербик и перун, эфирострел открытого ношения, более напоминающий укороченный карабин, вроде маузера, нежели пистолет. И вообще, мне в случае конфликта бежать более пристало, как душонке чернильной, а не войну воевать. А то раздухарился на воспоминаниях исторических, да и Добромира на меня дурно влияет, отметил я.

Так, потихоньку, стал я собираться к отбытию. Навестил родных, застал лишь Эфихоса, прилежно бьющего баклуши, распрощался с родственниками посредством него. Обежал наставников, получил от них список литературы и посыл подальше: мол, всё что надо, преподали, остальное сам по книгам учи. Кроме Добромиры, но занятия с ней и так были двумя днями в неделю ограничены.

Что меня уверило в том, что то ли посольство бриттское вскоре стрясётся, то ли Добродум, после римского вояжу, меня будет по делам своим злокозненным гонять. Ныне же, во время моего учения, гоняемы невиновные сотрудники управы были. Эх, им облегчение, мне огорчение, проявил немалый художественный вкус я, мотаясь уже по лавкам, обретая указанную литературу.

В полночь же был я у кабинета начальственного. Кстати, доставили мне снаряжение в саквояже, немало сейфовый напомнивший. И неспроста, Добродум на мои изысканные приветствия небрежно кивнул, но взгляд свой подлючий на саквояж уронил и покивал уже себе. Злодейство мыслит, резонно заключил я, вздохнув.

— Вижу, готовы, Ормонд Володимирович, — констатировал не менее готовый Добродум. — Принимайте, — нагрузил он мою невинную персону вторым саквояжем. — А нам в порт, отбываем через час. Аэростат “Спорый”, торговый, но спорый, — откаламбурил он.

— Это сутки лететь, — прикинул я. — Впрочем, никогда не летал, любопытно.

— Отчего же сутки? — удивлённо уставился на меня Добродум. — Сегодня же в полдень на месте будем, груз у нашего возничего для Рима, маршрут регулярный, без остановок.

— Две тысячи вёрст за десять часов? — скептически уставился я на Добродума. — На аэростате? Шутить изволите, Добродум Аполлонович?