Прекрасный Старый Мир

— Не изволю, — оскалился Леший, покидая кабинет, а уже в мобиле продолжил. — Всё же, юны вы, Ормонд Володимирович, и нелюбознательны. Впрочем, надо признать, что и ажиотажа супницы не вызвали. Супницами их из-за формы называют, кстати, нашей Академии изобретение, уже лет пять как бороздящее пятый окиян, — поэтически высказался он. — Впрочем, увидите. Две сотни вёрст в час делают, если память не подводит.

На удивление, не соврал Леший: у причальной мачты бултыхалась натуральная летучая тарель, правда несколько более пухлая, нежели представляли оные в Мире Олега. Здоровенная, с небольшой, фактически отсутствующей гондолой, слабо освещенная. Признаться, взирал я на это чудо техники с немалым интересом. Приглядевшись и приблизившись, узрел я на диске, опоясывающем тарель по узкому краю, пропеллеры, в круглые кожухи заключённые.

— А места нам хватит? — с некоторым опасением взирал я на крохотную гондолу, поднимаясь с Лешим по ступеням причальной мачты.

— Увидите, — ехидно ответствовал злонравный Добродум.

И я увидел. Признаться. в плане развития техники я считал Мир Полисов прискорбно отстающим, но после помещения в Спорый, я отпросился у пребывающего в соседней с моей крохотной каютке Добродума, да и облазил, насколько возможно, Спорый.

И могу сказать, что если как пассажирский транспорт сей аэростат не годился, будучи лишён основной прелести, “воздушности” и обзора, то в качестве грузового равных себе не имел. Гелиево-воздушная смесь, гондола, фактически “скрытая” в линзе судна, создавали на диво аэродинамическую форму. А винты придавали ускорение до двухсот вёрст в час, при грузоподъемности в тысячу четей, соответствующих примерно двумстам тоннам, если ориентироваться на шестнадцатикилограмовый пуд.

Да, при таких раскладах у железных дорог шансов нет, разве что совсем уж сверхскоростных, какие для груза и нужны-то толком. Пары сотен километров в час, выдаваемых тарелью, более чем хватает для всего мыслимого в пределах шарика. И отцовское дело лет через десять на нет сойдёт, ежели сам дирижабль не прикупит, прикинул я, сделав напоминание себе отца просветить: секретного и служебного я ничего не узнал, да и открывать не собираюсь, а информация о “супницах” семье важная.

На этом я и отправился почивать, потому как полюбоваться полётом не дала бы темнота. Да и обзора Спорый не предоставлял. Ну а Рим, что Рим, посмотрим на него, ну и думать на месте будем, успокаивал я себя, засыпая.

*ежели что, плетёный человек есть название клетки, сплетённой из ивовых прутьев. В форме этакой антропоморфной фигуры. Друиды туда пихали жертвы, предпочтительно человеческие, и сжигали нафиг, во славу Кенария конечно.

Проснулся я в Спором, часов в девять пополуночи, засунул нос в каюту Лешего и тот час же его втянул: сам к табакокурению, как занятию достойному и пользительному, относился я положительно. Но пока чисто умозрительно. А вот леший в каютушке торгового судна умудрился напустить столько дыма, что вешать можно было не только топор, но бригаду дровосеков, с лесопильней притом.

Ну а я, помимо завтрака, доставленного корабельным юнцом в каюту, занимался штудиями эфирными, обозревая окрестности и свою замечательную персону в потоках эфира. Занятие это меня до прилёта и развлекало.

Полюбоваться Вечным Городом с высоты полёта мне не довелось, хоть и хотелось. Устройство Спорого не предполагало обзорных отверстий, хотя, ближе ознакомившись с его нутром, да выспавшись, мог сказать я, что, например, полы прозрачные в “лепестках” грузового трюма, а точнее вместо них, вполне может тарель и в удачное пассажирское судно превратить. Но, это при нужде, да и мне не столь важно, так, игра ума.

Однако с причальной мачты Римом я полюбовался, хотя не сказать, что многое узрел: застройка Полиса была монументальной, и многие высокие здания перекрывали обзор на Рим в целом. Но впечатляет, факт.

Мобиль нас ждал, в комплекте не только с погонщиком, но и с неким полноватым дядькой в натуральной тоге, принявшим грамоты посольские и незвано в провожатые нам самоназначившимся. Впрочем, сопроводительные труды его заключались в том, что уместил зад он свой в мобиль, взирал на всё округ надменно, да и надулся, превратившись из полного дядьки в дядьку сферического, идеально-фигуристово.

Кстати, был любопытный момент, что насладившись зрелищем моей нагруженной аж двумя саквояжами персоны, Леший взял, да и наложил коварные клешни свои на саквояж с моими пожитками. Первый порыв высказать вороватому начальству мысли мудрые и поучительные свои сдулся под его взором злоехидным.

С другой стороны, рассуждал я, можно и повернуть взгляд так, что у меня злонравный Добродум в носильщиках значится. Так что приосанился я, да и плюнул (мысленно, а жаль) на начальство, на руку нечистое.

А сам Рим, видимый мной в окна мобилей, вызывал ощущения странные. Масса людей, одетых “исторично”, в тоги на голое тело, но вот за телом они явно не слишком усердно следили, как мужчины, так и женщины. Да и мелькающие не столь редко люди в нарядах с “варварскими штанами” и о ужас, пиджаками да шляпами, оставляли ощущение маскарада.

Но сама архитектура была на загляденье: очевидные инсулы для не самых богатых обитателей полиса, да и просто ограда особняков были исполнены в стиле столь изощренном, что внешне казалось, что Акрополь — весь город. И позолота. Не сказать чтоб везде, но было её много. И, к слову, могу сказать, что смотрелось весьма приглядно, вот только не всегда уместно: перетянутая верёвка для сушки барахла (с оным барахлом), закреплённая на золотой лук Купидона с золотыми крылами выглядела редкостно неуместно.

Но экскурсией наша поездка не была, так что вскоре мы прибыли к совершенно монументальных объёмов гостиному двору на самой границе Акрополя. От виденных мной Полисов сам Акрополь отличался тем, что и так высотная (безусловно, для полисов) застройка сменялась чуть ли не небоскрёбами, зданиями этажей на двадцать, а то и тридцать.

Ну а наш сопровождающий, буркнув что-то там трудноуловимое, целенаправленно намылился в трапезную под открытым небом, прилегающую к гостиному двору, где ему тотчас, как я отметил, притаранили глиняную бутыль. Что ж, рассудил я, следуя с Добродумом за служкой, будем надеяться, что круглый тип хоть водой пойло разбавляет.

А вот с нумером вышло забавно: дюжина не комнат, а залов, с низенькой мебелью, присталой скорее для лежания, нежели иной позы, с бассейном, но одна на двоих.

— Вы, Ормонд Володимирович, — раззявил зев Добродум, — полагаетесь местными слугой моим. Соответственно, куда вас помещу — дело моё. Есть каморка специальная даже, — не поленился леший найти некий закуток, более мётлам подобающий, нежели мне. — Но я вам выделю уголок какой попригляднее, — злокозненно ухмыльнулся он.