Сергей Зотов - Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии

179 b. Картузианский сборник. Северная Англия, вторая половина XV в. London. British Library. Ms. Add. 37049. Fol. 23r

Различные способы изображения раны: в окружении инструментов Страстей или в виде печати.

С XIII в. в мистических трактатах и записях видений монахов и монахинь Иисус приобретает не только отеческие, но и материнские черты. Юлианна Нориджская (1342–ок. 1416), английская отшельница, мистик и богослов, пишет, что Спаситель — это наша истинная мать, в нем мы бесконечно рождаемся, и из него никогда не выходим. Кровоточащие раны — в первую очередь та, которая расположена на груди (именно ее потом начинают изображать отдельно от тела Иисуса), — делают Иисуса питателем человечества. Екатерина Сиенская проводит аналогию с детьми: когда младенец хочет есть, он находит грудь матери и сосет молоко. Мы же должны припасть к груди Христа распятого, которая является источником милосердной любви и питает нас. Описывая одно из своих видений, Екатерина рассказывает, как она пила кровь непосредственно из раны Христовой (182). То же самое происходит и с цистерцианской монахиней и визионеркой Мехтильдой из Хакеборна (1240/1241–1298):

180 a. Раны Христовы с символами Страстей. Германия, ок. 1490 г. Washington. National Gallery of Art. № 1943.3.831

Есть и такие изображения, где рана заменяет собой тело Христово, становясь его символом, или заключает в себя сердце и все остальные раны.

180 b (XXII). Часослов. Великобритания, начало XV в. Oxford. Bodleian library. Ms. Lat. liturg. f. 2. Fol. 4v

181. Пассионал аббатисы Кунигунды. Прага (Чехия), ок. 1313–1321 гг. Praha. Národní knihovna České republiky. Ms. XIV. A. 17. Fol. 10v

Одно из первых изображений раны Христа отдельно от его тела появляется в рукописи, принадлежавшей женщине, — Пассионале аббатисы Кунигунды. Кроме того, там есть еще и миниатюра, на которой Иисус показывает свою рану заказчице.

Текст рассказывает историю Христа словно рыцарский роман. Его невеста была похищена и изнасилована неким разбойником. После этого жених отправился на ее поиски. Он провел в скитаниях 32 года, постоянно сражаясь во славу своей любимой. Наконец, он нашел крепость, где она заточена, освободил ее и возвратил ей царство.

Надписи рядом с Кунигундой и Христом на последней миниатюре передают их диалог. Иисус говорит: «Воззри на горькие раны и удары хлыста, от которых я пострадал». Аббатиса отвечает: «О, Христос, Сын Божий, смилуйся надо мной». Но самая интересная для нас — третья реплика, которую мог произнести как тот, так и другой участник диалога: «Я умоляю тебя, отдай себя полностью мне, чтобы я не был (-а) отделен (-а) от тебя».

«Любовь взяла душу [Мехтильды] и привела ее к Господу. И душа склонилась над раной Христовой и сладчайшим сердцем своего единственного Спасителя, и глубокими глотками пила оттуда вкуснейшее и сладчайшее. Она также сорвала с сердца Христова бесконечно сладкий плод и поместила его в свои уста».

Бернард Клервосский в письме одному из монахов своего ордена говорил, что следует приникать не только к ранам, но и к груди Распятого, как младенец приникает к груди своей матери. Так Иисус становится матерью, а верующий — его сыном.

Для понимания этого образа очень важно, что в Средние века материнское молоко считалось преобразованной менструальной кровью. Поэтому для средневекового читателя и зрителя разница между питающим молоком и питающей кровью не была так велика, как для нас сегодня. Кроме того, молоко могло ассоциироваться и с таинством евхаристии, ведь священники и избранные миряне причащались вином, то есть кровью Христовой. Но и все остальные верующие, причащавшиеся только хлебом, тоже считали, что принимают и кровь Христову. На этот счет в Католической церкви существовало специальное учение о конкомитанции. Оно гласило, что Христос, в плоти и крови, присутствует в обоих видах причастия — и в хлебе, и в вине. Об этой вере свидетельствуют многочисленные рассказы о чудесно кровоточащих гостиях (183, 184). Более того, из многих средневековых текстов следует, что само созерцание ран Христовых и крови, стекающей по его телу, часто вызывало у верующих желание ее лизнуть или выпить, питаться ею.

182 (XXIII). Житие св. Екатерины Сиенской. Германия, XV в. Paris. Bibliothèque nationale de France. Ms. Allemand 34. Fol. 43v

В житии св. Екатерины Сиенской описывается, как Христос, чтобы отблагодарить святую за дела милосердия, предложил ей отпить из «источника жизни» в своем ребре. Екатерина приникла к ране и пила кровь Христову, «пока не достигла полного физического и духовного удовлетворения».

На то, что рана Спасителя могла ассоциироваться с женской грудью, указывают изображения так называемых «заступничеств», где Иисус и Дева Мария предстают перед Богом-Отцом как просители за род человеческий. При этом оба они указывают на ту часть тела, которая дает им право ходатайствовать за грешников: Иисус — на свою рану в боку, а Дева Мария — на грудь. Конечно, богословский смысл этого образа состоял в том, что Христос умер во искупление грехов человечества — свидетельством тому его рана, а Дева Мария вскормила Богомладенца, о чем напоминает ее грудь. Но есть и второе значение: оба они питатели всех людей, дающие им духовную пищу (185–187).

183. Мастер Машеко. Градуал. Дижон (Франция), ок. 1536–1537 гг. New York. The Morgan Library and Museum. Ms. M. 1144 (вырезанный лист)

Внутри инициала «C», начинающего молитвы на праздник Тела Христова, ангелы поддерживают монстранцию (вид церковной утвари, предназначенный для демонстрации верующим освященного хлеба), в которой лежит чудесная Дижонская гостия со следами крови Христовой. По легенде, в 1430 г. некая дама купила старинную монстранцию, которая, вероятно, была до того украдена, так как внутри все еще сохранялась гостия. Дама решила выковырять ее ножом, но та вдруг начала кровоточить. Женщина в ужасе отнесла хлеб с засохшей кровью своему священнику, и через некоторое время чудесная реликвия попала к папе римскому, а тот в 1433 г. подарил ее бургундскому герцогу Филиппу Доброму. С тех пор святыня находилась в Дижоне, и к ней стекались толпы паломников. В 1794 г. ее публично сожгли революционеры.