Нея Зоркая - История отечественного кино. XX век

Валентина Кибардина – подпольщица Наташа

От остранения, чувствовали авторы, пришла пора двигаться к ординарному, типическому: времена киноэкспериментов проходили, надвигался век кино «для всех».

И здесь ожидала их первая удача-находка: на роль Максима в итоге избран был актер Борис Чирков (1901–1982). Внешне, казалось, неказистый, но с изумительной улыбкой, освещающей его заурядное лицо, с удивительной живостью реакций. Герой в его исполнении мог выглядеть поистине самородком, талантом из народной глубинки.

В мемуарах старых большевиков, письмах и прочих свидетельствах подпольной борьбы режиссеры ловили сочетания настоящего героизма, необычности, легендарности подвигов и – одновременно – прозаичности поведения людей в исключительных условиях. Короче говоря, они искали юмор, яркость, занимательность в этих подпольных приключениях. И была для того пища: прокламации, спрятанные в пеленках новорожденного младенца, шрифт для большевистской типографии, утопленный в кувшине с молоком, – все это атрибуты партийно-революционной эпопеи, какой она представала в воспоминаниях, очень популярных в первые советские послереволюционные десятилетия. Возник образ веселого героя, напоминающего Тиля Уленшпигеля, эдакого бессмертного барабанщика революции, действующего, однако, не на полях Фландрии, а на окраине российской столицы начала XX века.

Юность Максима

«Мы решили попробовать создать такого героя. Как это сделать? Мы решили попробовать понять среду, быт, все те мелкие вещи, которые могли формировать такого парня… Я месяц провел с гармонистами, которые играли весь свой репертуар; мы читали комплекты газеты Копейка , почти всю бульварную литературу времени, шатались за Нарвской Заставой, где мог жить этот парень, смотрели старые программы городских садов, где он мог бывать, вспоминали цирк, чемпионат французской борьбы того времени…

И вот однажды какой-то гармонист сыграл Крутится, вертится шар голубой… – и Максим в этот момент был готов. Сразу воображение поехало: сумерки за Нарвской Заставой; тьма, грязь, слякоть, кабаки, пивные, дым заводов, городовые, отвратительная жизнь. И вдруг замечательная лирическая песня. И выходит первый парень Нарвской Заставы. Первый хулиган, первый ухажер за девушками, аматер французской борьбы, остряк, наизусть знает Антона Кречета… » – вспоминал Козинцев.

Предыстория образа заканчивается на этом погружении авторов фильма о большевике в лубочную стихию городской окраины. Старинный городской вальс о некоем «шарфе голубом» под гитару и гармошку доморощенных аранжировщиков превратился в таинственный, манящий и поэтический «шар голубой». Песенку, слетевшую с экрана, скоро вслед за Максимом запоет вся страна.

«…Пригород хлынул в фильм, – рассказывал Козинцев. – Песни, словечки, явка в нищей квартире, вывески лавок, оркестрион в трактире, маевка в Парголове, книжки о похождениях сыщиков, гармошка, участок… определяли и первые черты героя. Ничего в нем не было монументально-мощного, величественно-прекрасного».

«Жили в Санкт-Петербурге за Нарвской Заставой три товарища» – такова первая надпись в Юности Максима , напоминающая зачин сказки.

Тот самый «человек, раздавленный эпохой» не исчез совсем, но как бы разделился на три ипостаси. Три возможных пути лежали перед молодым русским рабочим в предреволюционные годы. И в фильме появились три героя.

Юность Максима

Первый, красивый кудрявый силач Андрей, погибнет в цеху из-за аварии – он в буквальном смысле «раздавлен эпохой», точнее, несправедливым социальным строем.

Второй, добродушный усатый Дема, сопьется, в пьяном виде ударит полицейского, будет повешен.

Третий, Максим, уйдет в подполье, где готовится пролетарская революция, об этом и будет рассказано с экрана.

Фильм смотрится серией захватывающих приключений. Интрига начинается с побега девушки-подпольщицы от заводского мастера-шпика – в происшествие оказываются втянутыми друзья-рабочие. Погоня за девушкой развертывается на свалке металлического заводского лома, куч каких-то огромных болтов и гаек, а дополняет композицию эффектно снятый фабричный пейзаж с дымящимися трубами и железной дорогой – чувствуется влияние эйзенштейновской Стачки .

Героиню фильма зовут Наташей, и работает она на конспирацию. Артистка Валентина Кибардина, круглолицая, симпатичная, с прямым пробором в гладко зачесанных темных волосах. Именно Наташа и является двигателем сюжета. Она «старшая», это она вовлекает простодушного Максима в большевистскую нелегальщину.

Завязывается здесь также и любовь. Но лишь в подтексте, без слов и признаний – поцелуй только в самом конце фильма, при прощании, когда Максима, уже заслуженного конспиратора, партия направляет из Питера на Волгу. В кино 1930-х положительным героям любовью заниматься не полагается; Максим со своей веселой Наташей и девушкой из песенки («что я влюблен») и здесь не похож на своих ровесников по экрану.

Роль Наташи состоит из рискованных трюков.

…Воскресная школа, где она в роли учительницы под видом задач по арифметике разъясняет рабочим технику капиталистической эксплуатации и ограбления трудящихся. За партами Максим и Дема, они с удивлением узнают в преподавательнице девушку с заводского двора. Но узнают ее и мастер с полицейским приставом. Горделиво закинув голову, Наташа вынимает паспорт и визитную карточку князя Святополк-Мирского, заявляя, что она спешит давать урок сыну его сиятельства, и удаляется с видом оскорбленной невинности.

Завершающий эпизод фильма. Спасшись от жандармов после разгона маевки-конференции, Максим стучится в квартиру Наташи, она отворяет дверь, и – о ужас! – в глубине комнаты за самоваром распивает чай огромный толстолицый городовой. «Братец! Как давно ты не заходил!» – бросается к Максиму Наташа. И лишь представитель власти откланялся, пообещав посвататься к своей «тихой и богобоязненной соседке», как квартира мгновенно оборачивается большевистской явкой. Внизу под полом – печатный станок. Наташа и Максим сочиняют прокламацию, призывая к забастовке солидарности.