Нея Зоркая - История отечественного кино. XX век

Все жили впроголодь, в страшной бедности и тесноте. «Работали в три смены. В павильонах не топили даже зимой. Пар шел изо рта. Не было никаких автоматов, монтажницы склеивали кадры руками…» – вспоминает режиссер-документалист Седда Пумпянская. Но никто не роптал, напротив, гордились тем, что помогают фронту. Восточная страница была вписана в историю кино той же кровью, что фронтовые хроники.

И если в первом полнометражном фильме о военных событиях, Секретаре райкома Пырьева (1942), деяния русских партизан еще напоминали приключенческую ленту, а сами они – ковбоев, то далее советский экран предлагает зрителю совершенно иное изображение военной действительности: натуралистическое, резко контрастное, беспощадно жестокое. Так, фильм Она защищает Родину (первоначальное название Мирные люди , 1943), по признанию сценариста Алексея Каплера и режиссера Фридриха Эрмлера, оформился под прямым воздействием Разгрома немецких войск под Москвой .

Первая надпись фильма: «Не было на селе женщины счастливее Прасковьи Лукьяновой» – и в быстром монтаже проносятся по экрану иллюстрации богатой и веселой колхозной жизни (как бы цитаты из предвоенных колхозных картин): закрома зерна, дом молодой трактористки-ударницы – полная чаша, любящий красавец муж, маленький сынишка… Героиню играла Вера Марецкая, перед войной она прославились в роли Александры Соколовой из фильма Член правительства . История трактористки Прасковьи Лукьяновой смотрелась неким продолжением или версией Члена правительства : типичная советская женская судьбы в условиях войны.

Вера Марецкая

Вражеское нашествие злобно вторгается в жизнь этой женщины. Муж смертельно ранен на фронте. Процветающее село оккупировано, фашисты гонят толпу крестьян, и какой-то гитлеровец, плюгавый, невзрачный, выхватывает ребенка из рук Прасковьи и бросает его под гусеницы танка. В дальнейшем ходе фильма у этого страшного кадра появится парный кадр-ответ. Точнее – целый эпизод мщения и возмездия.

Она защищает Родину , фильм Фридриха Эрмлера

Прасковья уже не та круглолицая хохотушка, что вначале, а суровый вожак партизанского отряда, «товарищ П», с запавшими, горящими исступленной ненавистью глазами. Она встречает на дорогах войны убийцу своего ребенка, как одержимая кидается к рулю брошенного фашистом танка и пускается в погоню за жалким ничтожеством в гитлеровской форме. А тот, с поднятыми руками и вихляющими ногами, убегает, петляя, от русской бабы, пока гусеницы танка не вдавливают фашиста в землю, – метафора раздавленного мерзкого насекомого.

Да, в 1943-м это были и общенародная боль, и общенародное чувство – страстная, глубинная жажда возмездия. Надо отдать должное мастерской режиссуре: изуверство расправы в эпизоде преследования было оправдано силой гнева и страдания, переданными актрисой с огромной искренностью. И как могло быть иначе? Алма-Ата, как и вся страна, жила фронтом. На площадях у репродукторов толпы ожидали военные сводки из Сталинграда, Орла. В город прибывали эшелоны с ранеными, госпитали были переполнены. Накануне сдачи картины на студию пришла похоронка на мужа Веры Петровны Марецкой. Вторая – Лидии Смирновой, игравшей в фильме юную партизанку Феню, у которой по сюжету убивали жениха. Жизнь и экран совпадали.

Заметим, что подобная аккумуляция гнева и мстительности долго не повторится на советском экране, страсти смягчатся. Только у героини фильма Михаила Ромма Человек № 217, восточной рабыни германских буржуа, будут такие же горящие глаза. Да еще тридцать лет спустя – у мальчишки-партизана по имени Иван, героя-разведчика, в котором «ненависть не перекипела» и о котором в своем знаменитом эссе о фильме Андрея Тарковского Иваново детство Жан-Поль Сартр напишет: «Ребенок безумен, как безумна сама война».

Елена Кузьмина в фильме Человек № 217

Но это еще далеко впереди. Как и сама Победа, чей ликующий солнечный образ завершает буквально все фильмы о войне: мощная, сметающая врага танковая атака, крылатая эскадрилья советских самолетов, шквал пехоты. И счастливые толпы освобожденных жителей. И даже – непременно – ликование природы: рассвет после ночной тьмы, восход солнца, чудесное и редкое явление – радуга на зимнем небе. И в этом стереотипе финала сказываются не только пропагандистское воплощение лозунга «Враг будет разбит! Победа будет за нами!» или кинематографический хэппи-энд, но страстное, всенародное, объединяющее всю огромную страну ожидание Победы, которая в массовом сознании читалась как окончание войны, освобождение от оккупации, возврат к мирной жизни, путь домой, встреча с родными и близкими.

Лидия Смирнова в фильме Она защищает Родину

Лидия Смирнова

Военные фильмы всегда искренни, взволнованны, неподдельны. Оставленные города и села, пылающая огнем земля, кровь сотен тысяч, неподготовленность страны к войне (вопреки громким заверениям пропаганды) решительно изменяют общий тонус экрана. Страдание, боль, разлуки, потери, слезы, голод, страх – все это, изгнанное с экрана в 1930-х, вынуждена была легализовать война.

Марк Донской

С особой силой тема народных страданий воплотилась в фильме Марка Семеновича Донского (1901–1981) Радуга .

Начало фильма уже символично: огромный часовой на первом плане и виселица с повешенными вдали. Символичен и пейзаж: мирное украинское село сковано льдом, засыпано снегом, пустынно, мертво, замершие хаты обросли сосульками, лишь порой вышагивает по улице немецкий патруль. Злая зима здесь – метафора смертельной неволи. В фильме Бориса Барнета Однажды ночью , действие которого происходит летом и в небольшом городе, мрак неволи символизирует тьма, постоянная ночь.