Людмила Правоверова - Павел Филонов: реальность и мифы

В большинстве «формул» картинная плоскость превращается в динамическое взаимодействие потоков аналитических частиц, имеющих простые геометрические очертания и окрашенных в основные цвета спектра. Но и на этом этапе художник не отказывается от использования образов-знаков, которые должны помочь зрителю понять идею произведений. Порой они принимают форму кристаллоподобных конгломератов, как если бы рождение грядущей мировой гармонии отождествлялось с закономерностями формирования упорядоченных природных структур [55] Подобные представления о мире визуализировали и другие мастера авангарда, например, М. В. Матюшин. См.: Мислер Н. Кристалл как органическая структура // Органика: беспредметный мир природы в русском авангарде XX века. М., 2000. С. 101–104. . В других случаях Филонов выстраивает изобразительный ряд из объектов органического происхождения. Так, в одной из «Формул космоса» композиция то ли скручивается, то ли разворачивается наподобие переплетающихся спиралей, возможно, намекая на широко известный закон диалектики, а внутри них как рифма к геометризированным построениям возникают разномасштабные изображения почти реалистически трактованных раковин. И если можно сомневаться в том, что Филонову было известна средневековая символика, согласно которой улитка есть знак воскрешения, то он наверняка должен был знать поэзию Хлебникова, где она ассоциируется с течением времени («А на руке, протянутой к звездам, / проползет улитка столетий!») [56] Хлебников В. В. Творения. С. 463. . В других вариантах космических «формул» спирали и кристаллы перерождаются в геометрические фигуры, так что композиции предстают как воплощение пифагорейской «музыки сфер».

Величественным финальным аккордом в грандиозной исторической фантазии Филонова стала «Формула весны» (1928–1929, ГРМ). Исходя из названия картины, некоторые исследователи увидели в потоках разноцветных частиц впечатляющий образ цветущих садов, покрывающих землю. Другим показалось более достоверным предположение, будто художник изобразил космическую первомайскую демонстрацию, соединившую миры в едином мистериальном действе [57] В. В. Купцов изобразил первомайскую демонстрацию как фрагмент филоновской «Формулы вечной весны», увиденный сквозь увеличительное стекло и возвративший черты реального мира. (В. В. Купцов. «Первомайская демонстрация». ГТГ). . Но картина задумывалась автором как «Формула вечной весны» (курсив мой. — Л.П.). Так он называл ее в дневниках, по-прежнему апеллируя к идеям мыслителей и поэтов начала столетия [58] См. Филонов П. Н. Дневники. Запись от 12 ноября 1932 года. С. 164. . О вечной весне всеобщего воскрешения грезил Соловьев [59] Соловьев В. С. «Нильская дельта». , ее воспел Блок [60] В стихотворении «Молитва» А. А. Блок соединил две мифологемы. Одна — нити судьбы, «нити Норн», пути которых, по мысли М. В. Матюшина, и исследовал Филонов (См.: наст. изд. Матюшин М. В. Творчество Филонова). Вторая — образ грядущего воскрешения всех ушедших из жизни поколений, когда окончательно сложится узор нитей судеб человечества, которые плетет Вечная весна как ипостась Души Мира («Бисер нижет, в нити вяжет / Вечная Весна»), См.: Блок А. А. Молитвы. «Сторожим у входа в терем…» // Блок А. А. Т. 1. С. 316. . И всегда она ассоциировалась с явлением Души мира в ее истинном обличье. В «Германской войне» Филонов предугадал это событие, подчеркнув двойственность ее земной природы. В «Формуле вечной весны» ее присутствие не нуждается в визуализации. Картинное пространство заполнено стремительными потоками световых корпускул-монад. Завершился процесс эволюции. Мир превратился в пульсации духовной субстанции. Кажется, звучит грандиозный «мировой оркестр», где нет «речи о личности. <���…> Тут есть единая соборная, многогранная личность, как солнце, отраженное в миллионах разбрызгов» [61] Сабанеев Л. Л. Воспоминания о Скрябине. М., 2000. С. 175. .

Для Филонова, как для российских и европейских космистов, «человек не центр универсума, а, что много прекрасней, уходящая ввысь вершина великого биологического синтеза» [62] Тейяр де Шарден П. Феномен человека. М., 1987. С. 185–186. . Подобно им, он верит, что «жизнь, достигнув своей мыслящей ступени, не может продолжаться, не поднимаясь структурно все выше. <���…> В какой-то форме, по крайней мере коллективной, нас ждет в будущем не только продолжение жизни, но и сверхжизнь » [63] Там же. . Можно было бы обвинить художника в «космической одержимости», в том, что он «исповедует свою захваченность мировым круговоротом и — свое исчезновение во всепоглощающей и миротворной бездне», из которой «непрестанно изводятся миры за мирами» [64] Флоровский Г. В. Метафизические предпосылки утопизма // Путь. 1926. № 4. С. 408. . И как бы предчувствуя возможность подобных упреков, Филонов завершает свой исторический миф прорывом в «вечную весну». В группе произведений, созданных уже в 1930-е годы, он изобразил, как из массы частиц формируются просветленные лики людей будущего. Пример тому — «Первая симфония Шостаковича» (1935, ГТГ), где как бы идет процесс материализации, но на ином уровне, возвышающем, а не принижающем индивидуума. Для изображения нового состояния вселенной Филонов использует колорит, близкий тому, что ранее характеризовал осуществленный «ввод в Мировый расцвет» в «Двух девочках (Белой картине)». Кажется, формирование нового человека свершается в мире просветленной материи [65] Вновь можно отметить параллелизм исторического мышления Филонова и Кандинского. Живущий в Европе художник также вначале увидел преображенное состояние вселенной в подчинении ее новому пифагореизму (геометрическая абстракция 1920-х годов), а затем на его полотнах начинает формироваться просветленная органическая жизнь («Голубое небо», 1940). .

Оглядываясь назад и прослеживая эволюцию живописного языка в искусстве Филонова, можно заметить, что она сопоставима с восхождением от изобразительности к иероглифическому, а затем и идеографическому письму. При этом выбор формального решения диктовался содержанием произведений, как ни крамольно это звучит в отношении искусства авангарда. Но ведь и Кандинский подчеркивал, что за утверждениями живописцев о создании ими «новых форм» скрывались «неосознанные искания нового содержания» [66] Кандинский В. В. «И». Кое-что о синтетическом искусстве // Кандинский В. В. Избранные труды по теории искусства. М., 2001. Т. 2. С. 261. .

Филонов же увидел в содержании «действующую силу интеллекта» [67] Там же. , а в сюжете — «подлежащее содержания, введенного в вещь, <���…> главное предложение содержания — среди подчиненных дополнительных предложений» [68] Филонов П. Н. Основные положения аналитического искусства. // РГАЛИ. Ф. 2348. Оп. 1. Ед. хр. 10. Л. 18. . Создание провидческих живописных циклов было лишь одной из составляющих той сверхзадачи, которую он ставил перед искусством. Не меньшее значение для него имело убеждение, что искусство является важнейшим видом познания, но в отличие от точных наук в основе его методов лежит интуиция. А коли так, то художникам следует постепенно и поступенно активизировать интуицию для все более глубокого погружения в суть анализируемых явлений (отсюда — аналитический метод), чтобы от простого «двухпредикатного» воспроизведения «человека и сферы» перейти к осознанию глубинных процессов эволюции биологической и, что не менее важно, духовной. В соответствии с этим убеждением в 1920-е годы Филонов выделил четыре сменяющие друг друга стадии познания и соответственно четыре «русла» в творческом методе. И хотя, казалось, он всего лишь обобщил собственный предреволюционный опыт, его теоретические построения близко сомкнулись с учениями современных мыслителей. На сей раз наибольшее сходство прослеживается с учением теософии (антропософии) об этапах посвящения в высшее знание, которые получили широкое хождение в России и в оригинальной версии в трудах Е. П. Блаватской, А. Безант и Р. Штейнера, и в переложении теургов, например, Вяч. Иванова. Под их явным влиянием находился и Кандинский. В книге «О духовном в искусстве» он развил мысль об изобретенных им специфических «жанрах» (имагинация, импровизация, интуиция). Для Филонова, как и для Кандинского, восхождение от реалий «физического мира» к сути явлений, не познаваемых земным разумом, преобразовывало процесс познания в посвящение в высшее знание. Не случайно Филонов говорил о «мистической сделанности» произведений [69] Кибрик Е. А. Работа и мысли художника. М., 1984. С. 38. , а Кандинский — об искусстве как о «духовной пирамиде, которая поднимется до неба» [70] Кандинский В. В. О духовном в искусстве // Кандинский В. В. Избранные труды по теории искусства. М., 2002. Т. 1. С. 108. .