Борис Чирков - ...Азорские острова

Пожалуй, на первом месте была у нас астрономия — новый предмет. На вечерние занятия Петр Павлович Казанский, учитель бывшего реального, приносил из физического кабинета большую подзорную трубу. Мы спешили на площадь за училищем, усыпанную сухой травой и конским навозом, так как днем здесь шла торговля сеном. Выбрав местечко почище, Петр Павлович устанавливал трубу на треноге, и мы, теснясь и толкаясь, старались поскорее пробиться к примитивному телескопу, чтобы взглянуть на лунные горы, на красный Марс, на синеватые огоньки звезд, мигавшие в бездонных, черных провалах необъятного мира.

Конечно, и мы, и наш Нолинск были малютками в колоссальном мировом пространстве, но ведь и луна, и звезды виделись такими маленькими, что вполне примиряли нас с незначительностью нашего местечка. Мы ведь тоже занимали какое-то, хоть и крошечное пространство в бесконечной Вселенной, а в этих масштабах так ли уж велика была разница между Нолинском и Петроградом и так ли уж незначительны были нолинчане по сравнению со столичными жителями.

Хороши были эти летние месяцы. Все было еще неиспытанным и увлекательным. И новые отношения со старыми учителями, и вечерние занятия астрономией, а главное — начиналась наша самостоятельная жизнь. Ведь я теперь уже совсем взрослый человек, не нуждаюсь ни в чьей помощи, уже сам обеспечиваю себя. И чтобы еще ярче пережить свои новые качества, полнее испытать небывалую еще независимость, я после небольшой домашней войны перебрался в маленькое общежитие курсов, где поселились полдюжины моих школьных приятелей, проживавших постоянно в пригородных деревушках.

Начались наши занятия со вступительной речи заведующего отделом народного образования товарища Жулдыбина:

— Три месяца вам на ученье. Набирайтесь ума-разума, а с сентября сами станете учителями. Старайтесь, ребята, нужны вы нам до зарезу!..

Учились мы усердно и много. Едва успевали заскочить в общежитие днем на несколько минут — выпить кипятку с хлебом, а вечером возвращались к себе в просторную нашу спальню, сразу же валились на кровати и только с вожделением принюхивались к аромату щей, что доносился к нам из кухни — владений тети Дуси-сторожихи. Сама-то она именовала себя комендантом и на этом основании командовала нами и следила за порядком в нашей половине.

Женщина она была крепкая, деятельная, смекалистая. И уже все годы войны одинокая. Понимала нас много лучше, чем мы ее, и пользовалась этим с выгодой для себя.

С едой у нас, как и по всей стране в те годы, было плоховато. А если принять во внимание молодые наши организмы и могучие аппетиты, то и вовсе станет ясно, что постоянно были мы полуголодными и неотступно горело в нас желание чего-нибудь где-нибудь перехватить.

Вдруг однажды Серега Кадесников объявляет:

— Ребята! Что я сообразил! У нас на чердаке здоровая стая голубей гнездится. Не меньше сотни их… Это же свой птичий двор!.. Тетя Дуся будет нам из них кашу варить, а?..

На следующий же день мы приволокли нашему коменданту первую партию «дичи».

— Держи, тетя Дуся, вот тебе добыча. Дело за тобой, вари ее на всю нашу компанию!

— Да вы что, богохульники! Разве ж можно? Это ж голуби, святая птица!.. Их бить нельзя! Да и есть ни один православный человек не станет. Грех!.. Грех, что вы!..

Серега спас свою затею:

— Слушай, темная ты женщина. Да ты видела когда-нибудь голубей вблизи?.. Это ж куропатки. Смотри, перья у них какие? Серые! А у голубей сизые!

— Сизые! — загалдели мы.

— А жиру на них сколько. Разве ж голубь такой бывает? Станет разве святая птица так обжираться, чтобы салом обрасти, как свинья?

— Салом? — ласково удивилась тетя Дуся. — А ну, дай пощупать. Жирны… верно… Без масла жарить можно. Так куропатки, говорите?

— Господи ж боже мой! — завопили мы хором.

— Ну… если куропатки… — замурлыкала, сдаваясь, тетя Дуся. — Только глядите, грех на вас, если обманули бедную женщину…

— На нас, на нас! — дружно гаркнули мы.

В общем, дело пошло на лад. Стали мы помаленьку поправляться и округляться. От сытости у всех обитателей общежития начало поигрывать воображение. У нас-то оно направлялось больше на науку. А вот у тети Дуси дополнительная энергия пробудила дремавшие до сей поры лирические струны сердца. Мечтательность появилась в чертах ее решительной физиономии. По вечерам стала она задумываться, глядя в окошко. Вздыхать начала часто и глубоко.

Мы-то не замечали ни ее томного вида, ни вздохов, а нашелся посторонний человек, который понял женскую душу, разделил ее тоску и с готовностью пришел ей на помощь.

Окно нашей кухни выходило на соседний двор. А двор этот был одним из самых примечательных в нашем городе — там размещалась пожарная команда.

Прямо против ворот стояло кирпичное здание, переднюю стену которого занимали две широкие, постоянно открытые двери. Через них можно было разглядеть повозки с большущими бочками, выкрашенными в ярко-красный цвет, с такими же красными оглоблями, подвешенными на веревках, чтобы быстрее запрягать лошадей в случае тревоги. К этому зданию примыкала просторная конюшня с разномастными, но хорошо ухоженными лошадьми. В глубине двора были врыты столбы, к ним прислонялись длинные узкие лестницы. Сбоку стояли две стенки, собранные из досок. Здесь время от времени устраивались ученья, и тогда здоровенные, усатые мужики быстро лазали по лестницам, перепрыгивали через стенки, растаскивали тяжелые брезентовые шланги.

Днем чаще всего двор пустовал. Лишь у дверей сарая расхаживал дежурный. Но по вечерам калитка у наших соседей принималась громко и часто хлопать: пожарные по одному отправлялись в любовные рейды по городу.

В первые годы революции, когда, казалось, вся страна оделась в два цвета — серые солдатские шипели и зеленоватые гимнастерки, только одни пожарные сияли своей довоенной красой, щеголяя в медных касках, с надраенными до блеска пуговицами и пряжками.

И не одно женское сердце екало, когда такой нарядный молодец, громко постукивая подковками на сапогах, величаво проходил по тихим улочкам Нолинска. Да, да! И сердце тети Дуси, подкормившейся «куропатками», тоже не выдержало. И вот по вечерам из кухни стал доноситься громкий, победительный голос мужчины.

Порции каши за нашими обедами уменьшились, зато вечерняя кухонная трапеза стала обильнее. А когда на стол выставлялась бутылка с мутной желтоватой самогонкой, тогда пиршество расцвечивалось еще и сольным пением того же надтреснутого, но сильного голоса.

Этот здоровенный, полный сил и желания мужчина очень похож был на самоуверенного, нарядного петуха, который красовался перед скромной курочкой, взиравшей на него с восхищением.