Борис Чирков - ...Азорские острова

А еще можно побродить вдоль всего парохода. Тут столько разных помещений — камбуз, провиантская, лоцманская, каюты для команды. И по всем длинным проходам сидят и лежат пассажиры. Это ведь только у нас, в третьем классе, скамейки, а те, кто едут в четвертом, размещаются либо на своих тюках и корзинах, либо прямо на железном полу.

Если осторожно шагать меж их ногами, можно пройти на корму. Здесь вы попадете вроде бы в пароходный клуб. На железной крышке трюма и прямо на палубе, между мотками канатов, возле якорной цепи, около мачты, на которой полощется пароходный флаг, располагаются бывалые путники и отдыхающие члены команды. Кто пьет чай, кто грызет воблу, а большинство лущат семечки либо покуривают едкую махорку. Вот те, что уселись кружком, поют песни про Стеньку Разина, про утес на Волге. Идут разговоры про дела деревенские и речные происшествия…

А если присесть у самого борта, то можно долго глядеть на близкие желтоватые волны, поднятые колесами парохода. Они подымаются и спадают так же ритмично, как и рычаги машины, только они живые, на них играет пена, они то блестят на солнце, то гаснут, то сердятся, то улыбаются. Глядишь на них, и какие-то неясные мысли ворочаются в голове о том, что было когда-то и что ждет тебя в будущем. О том, как красиво все в мире и как это чудесно жить долго-долго, нескончаемо и ехать далеко-далеко в какую-то неведомую, невиданную страну.

А река течет сквозь леса, мимо гор, через губернии, вдоль городов и деревень. Сколько же их! И все разные. Одни стоят высоко на горе, как Симбирск, другие прилегли у самой воды. И люди разные живут на берегах Волги. Выходят они на пристанях в своих национальных костюмах — вотяки, чуваши, татары.

В Васильсурске — он стоит высоко над рекою — по длинной-длинной деревянной лестнице, быстро перебирая ногами, толсто обмотанными белыми холщовыми портянками и обутыми в желтые лапоточки, спешат к пароходу местные жительницы. В расшитых полотенцах у них завернуты жареные поросята. Подрумяненная шкурка так громко и вкусно хрустит, что от этого треска мы получаем не меньшее удовольствие, чем от самой еды.

По всей реке Вятке торгуют репой — сладкой, сочной и душистой. А в Самаре какие пельмени! Прямо на ваших глазах, на рынке, их варят и обильно посыпают красным перцем загорелые до черноты узбеки. А в Камышине нельзя не отведать полосатых, продолговатых арбузов. Они темно-красные, прямо сахарные! Как только пароход отчалит от пристани, все его население — и команда и пассажиры, и на верхней палубе и в трюме, — все сидят и, постанывая от удовольствия, едят сладкие камышинские арбузы.

От Камышина совсем недалеко до Царицына. Тут у нас пересадка, отсюда нам ехать поездом в теперешний Донбасс, на станцию Дебальцево, к бабушке и к дяде Саше…

В нынешние времена ездить стали быстро. И год от году еще быстрее и быстрее. В самом начале пятидесятых годов я вернулся домой из путешествия в Индию. Тогда это было еще путешествие, а нынче просто поездка. Так вот, возвратился я и с воодушевлением рассказывал, что мы летели из Каира в Бомбей со скоростью пятьсот километров в час. И слушатели мои ахали, и в глазах у них светилось удивление и недоверие. А нынче мы пролетаем за час почти тысячу километров и уже с нетерпением думаем о том, когда же наконец из Москвы во Владивосток можно будет промчаться часа за три. Космонавты облетают земной шар за девяносто минут, а в романах о будущем люди носятся в фотонных ракетах со световой скоростью.

А вот шестьдесят лет тому назад я не мог оторваться от вагонного окна, глядя, как один за другим появляются и пропадают телеграфные столбы, придорожные кустарники, домики путевых обходчиков, как отстают от нас бойко бегущие по пыльным дорогам лошадки. И дух замирал, когда со свистом и грохотом проносились совсем рядом, по соседней колее, вагоны встречного поезда. А в открытое окно врывалась пыль и запах сухой, нагретой солнцем степи. И казалось, что мы мчались неудержимо, как ветер. А поезд-то бежал не быстрее сорока верст в час…

В вагоне народу много, но у нас две полки — нижняя и верхняя, можно и спать ночью и сидеть днем, читать, слушать разговоры пассажиров. Здесь уж пошел иной говор: кончилась северная скороговорка и волжское оканье, началась мягкая южная напевность…

Стучат и стучат колеса. И уже далеко позади осталась Волга, и уже переехали мы Дон. Повыходили на своих станциях и в станицах казаки с лихими чубами, в синих штанах с голубыми лампасами. Ушли за ними и их голосистые жены, которые так дружно распевали донские протяжные песни.

И степь стала другая. Пропала ее широта и безлюдность. Зачастили города и поселки с заводскими трубами, что дымят разноцветными дымами. Показались шахты с высокими терриконами. Запахло гарью, серой, газом.

Вот мы и в Донбассе.

Теперь пассажиры садятся только на короткие перегоны. Это все рабочий люд, шахтеры, с подведенными угольной пылью глазами. И опять свои разговоры. И снова сменилась мелодика речи. Говорить стали потверже, ближе к русскому говору.

И наконец, приехали! Большая узловая станция Дебальцево. Здесь нам жить лето. Тут бабушка и дядя Саша ждут нас с радостью. Только бы поскорее войти в их дом! Сразу же сбросим мы жаркие тяжелые ботинки, чтобы уже не надевать их до самого отъезда обратно. Тут же выскочим в большой тенистый сад. Там, конечно же, ожидают нас летние приятели. И сразу же начнется новое существование, в котором выдумка будет постоянно переплетаться с действительностью. Подлинная жизнь и детская фантазия сольются в одно — и пойдет разворачиваться не то повесть, не то сказка прекрасной летней жизни… Кто-то из нас преобразится в Суворова, кто-то станет капитаном Немо или, Робинзоном Крузо… А то можно и попросту играть в прятки, в лапту или сразиться в бабки. Потом начнутся налеты на недозрелые груши и яблоки.

По наезженной дороге, устланной толстым слоем мягкой прохладой пыли, станем убегать далеко в жаркую степь, к ставку, заросшему камышом. И если нам повезет и не весь он забит коровами, то можно будет и искупаться в воде, которой едва-едва хватает на то, чтобы прикрыть нас до пояса… Вечером надо будет перелезть через забор железнодорожного сада, постоять у эстрады, на которой играет духовой оркестр, или, отвоевав место у стены летнего дощатого цирка, попробовать разглядеть в щелку, как под радостный хохот зрителей борются на арене пышногрудые участницы женского чемпионата борьбы.

Если эта экспедиция не удастся, то есть и еще развлечение — посидеть на задворках длинного общежития железнодорожников, погрызть семечки да послушать песни, что так складно поют соседские девчата. И еще превосходное занятие — пристроиться на веранде к столу, на котором горит большая лампа под зеленым абажуром, где бабушка пьет чай, а дядя Саша раскладывает пасьянс, и отсюда вместе с героями Жюля Верна, Майн Рида, Фенимора Купера, Сенкевича унестись в далекие края, открывать новые земли, охотиться на диких зверей, сражаться с кровожадными дикарями…